— Хорошо, — сказала я, — можешь ты сделать для меня доброедело?

Евгений решил поторговаться.

— И ты меня простишь? — спросил он. Я вынуждена былаобещать.

— Тогда могу. Все что хочешь.

— Поезжай к Розе и привези мне от нее… — я задумалась, —привези, в общем, она сама знает что. Она передаст. Понял?

Астров обрадовался.

— И после этого ты меня не выгонишь? — на всякий случайудостоверился он.

Я поразилась мужской наивности и солгала:

— Конечно, нет.

— Тогда я пчелкой! Одна нога здесь, другая там! — крикнулон, чмокнул меня в щеку и побежал по ступенькам вниз, хотя лифт стоял на нашемэтаже.

Розу я выбрала из географических соображений. Она жиладальше всех от меня. Это давало надежду, что гости уйдут раньше, чем вернетсяЕвгений.

Я с удовлетворением потерла ладони, поправила прическу,одернула платье и… тут-то взгляд мой упал на коврик, лежащий у двери. Ужас!Коврик весь был в крови. Да что там коврик! Вся дверь была перепачкана кровью,как и стена и бетонный пол. Мы с Жанной, делая уборку в доме, начисто забыли олестничной площадке. Я со страхом глянула на Старую Деву, которая приближаласько мне со своим жутким ведром.

— Вот-вот, — сквозь зубы процедила она и прошествовала мимо.

Оставить все как есть я не могла, как и не могла вернутьсядомой за мокрой тряпкой. Весьма странно прозвучало бы мое заявление гостям:

«Вы тут посидите пока, а я пойду помою на лестнице пол».Посылать за тем же Жанну было бы и вовсе бесчеловечно. Она и так ходит ележивая.

Оставалось одно: соседка Татьяна, Я нажала на кнопку еезвонка и ждала, нервно поглядывая на свою дверь. В любой момент из нее могливысыпать мои гости. А в голову, как назло, не приходило ничего правдоподобного.Кстати, и Татьяне не мешало бы выдать приличную версию. Как я ей объясню,откуда здесь взялась кровь?

Наконец дверь распахнулась, и лестничная площадка заполниласьразухабистыми звуками:

— Виновата-а-а ли я, виновата-а-а ли я, ви-новата-аа лия-я-я-я, что люблю-ю-ю! Виновата ли я-я-я, что мой голос дрожа-ал, когда пела япесню ему-уу!

Татьяна скромничала. Голос ее совсем не дрожал, чего нельзябыло сказать о стеклах в окне лестничного пролета. Они задребезжали от стольпроникновенного исполнения. Тем более что соседка не только пела, она еще ипритопывала, содрогаясь своим грузным телом в каком-то немыслимом танце.

Увидев меня, одиноко стоящую на пороге, она обрадовалась,распахнула для объятия и вплела в свою песню новый, не предусмотренныйавторами, куплет:

— Коля, это-о-о не баба Мароня-яя! Коля это-о-о не бабаМароняяя, это наша соседочка Соня-я-я!

Татьяна веселилась так заразительно, что я тоже чуть не запела:

— О дай-те-е-е, дай-те-е-е мне воды, я свой позор сумеюсмыть!

Но этого не произошло. Татьяна пропела мне:

— Заходи-и-и-и-и! — и уже в глубь квартиры:

— Налива-аай!

Я зашла с одной лишь целью не дать ей рассмотреть кровавыепятна на полу и стене. Зашла и тут же, стараясь не сбиваться на пение,объяснила, что мне нужны тряпка и ведро с водой.

Татьяна, приплясывая все это время, разочарованно махнуларукой на дверь ванной и уплясала на кухню. Оттуда сразу же раздался звонстаканов. Потом секунда молчания, смачный хруст и грянула песнь:«Выплыва-а-а-ют распис-ны-ыые Стеньки Ра-аазина челны-ы-ы!»

Я не стала терять даром времени, схватила ведро, наполнилаего водой и помчалась смывать кровь.

— И за бо-о-орт ее броса-а-а-ет! — неслось мне вслед.

Всей душой я радовалась, что есть на свете жизнерадостныелюди, которым нет дела до чужой жизни. Побольше бы таких соседей.

Вымыв все дочиста, я вернула ведро и, три разаперекрестившись, одернула платье, поправила прическу и с опаской заглянула всвою прихожую.

Волновалась я напрасно. Видимо, персона моя в глазахЕлизаветы Павловны была столь незначительна, что ее отсутствие никак не моглоотразиться на всеобщем веселье, которое по-прежнему крутилось, во-первых,вокруг нее, а уж потом вокруг робота.

— Я потом покажу тебе нашу собаку! — обольщала она моегоСаньку. — У нас есть такая большущая собака, я кормлю ее вкусной сахарнойкосточкой!

Жанна смущенно топталась за спинами гостей и дрожала, каковечий хвост.

Она уже сомневалась, дойдет ли очередь до нее.

— У меня складывается впечатление, что они пришлизнакомиться с моим Санькой, — украдкой шепнула ей я.

— У меня тоже, — дрожащим голоском ответила она.

Однако Санька развеял это впечатление. Он наконец возжелалподелиться своим восторгом с нами.

— Жанна, смотри, — крикнул он, с разбегу прыгая к ней наруки. — Робот выше меня!

— И меня тоже, — пропищала та, с ужасом глядя на игрушку.

— Ах, Жанна, — расплылась в доброй улыбке Елизавета Павловнаи строго добавила:

— Миша.

Мгновенно появился второй букет, маленький, но оченьэлегантный.

Я с напряжением вперилась глазами в Мишу и отца семейства,ожидая и от того, и от другого удивительных свершений. Мужчины действительноочень украсили собой сцену знакомства, чего нельзя было сказать о будущейсвекрови. В то время, когда она сверлила придирчивым взглядом мою сомлевшуюЖанну, они галантно кланялись и наперебой представляли друг друга.

Когда все наконец познакомились, я заметила, что ЕлизаветаПавловна осталась не вполне довольна будущей невесткой. Точнее, она была совсемнедовольна, хоть и пыталась это скрыть. Она (и это сразу бросалось в глаза)относилась к тем людям, у которых буквально все должно быть самого высокогокачества. Такие люди даже на вопрос:

— Какое у вас образование? — отвечают:

— Самое высшее!

Зато Жанне Елизавета Павловна понравилась. Взгляд девушкитеплел, когда она смотрела на этого фельдфебеля в юбке.

— Она чудо! — украдкой шепнула мне Жанна, как толькопредставилась такая возможность.

— В некотором смысле да, — согласилась я, имея в виду совсемдругой аспект сущности Елизаветы Павловны. — Но дама неприятная в крайнейстепени.

— Ну что ты! — испугалась Жанна. — Неужели она тебе непонравилась?