Стейнер огляделся. Нет, уголок не назовёшь просторным, но этого вполне хватало.

– Лучше тебе выспаться, – посоветовала Сандра. – Ребро не заживёт, если будешь столько работать.

Кузнец присел на мешковину и глянул на женщину-сприггана. Он не мог догадаться, сколько ей лет – может, сорок, может, больше.

– У тебя есть вопрос, – заметила Сандра.

– Мне просто любопытно, – проворчал Стейнер.

– Кости. – Жрица нахмурилась, затем подхватила один из блуждающих огней. – Возьми его.

Языки пламени мигнули, и юноша недоверчиво посмотрел на неё.

– Что?

– Протяни руку, – велела Сандра.

Стейнер выполнил просьбу, и женщина передала ему огонёк. Язычок пламени с бледно-голубым кончиком переливался прямо над протянутой ладонью, не излучая тепла.

– Хорошо, – всё, что она сказала.

Затем жрица опустилась на колени и принялась рыться в чёрном бархатном мешочке на бедре. Разложив квадратный лоскут ткани, Сандра разгладила складки.

– Кости – это способ предсказания. Не бывает двух одинаковых толкований. – С глубоким вздохом Сандра подняла руку, раскрыла ладонь и показала содержимое.

На ней лежали маленькие хрупкие кости, крошечный медный лист, старая ржавая монета и напёрсток.

– Здесь не только кости, – заметил Стейнер.

– Что же ты, северянин, всё так буквально воспринимаешь? Сотни лет мы пользовались только костями, но в последнее время всё чаще берём и другие предметы.

– Ясно.

Стейнер вспомнил скептицизм Тифа. Всё это и вправду казалось бессмыслицей.

– Сосредоточься и придумай вопрос, на который хочешь получить ответ.

Кузнец подумал об отце, но мысли в мгновение ока переметнулись к Хьелльрунн. Интересно, они когда-нибудь увидятся снова?

Сандра сложила ладони, встряхнула содержимое и бросила на бархатную ткань.

Стейнер поднял брови, затаив дыхание.

– И? Что там?

– Череп птицы обращён в сторону от рун – дальнейший путь неясен. – Сандра глубоко вздохнула и нахмурилась. – Наперсток упал стоймя – что-то и кто-то заперт.

– Заперт? – Стейнер закатил глаза. – Да тут и гадать не нужно.

Покачав головой, Сандра продолжила:

– Монета легла далеко от жетонов…

– У моей семьи деньги никогда не водились, – подметил Стейнер.

– А медный лист попал под крыло вороны.

– Хьелльрунн всегда любила лес. Вероятно, лист её олицетворяет.

– Похоже, неизвестный источник предоставит ей защиту, – изрекла Сандра, как непреложную истину.

Стейнер не мог избавиться от недоверия и понял, что жрица уловила его скептический взгляд. Она сгребла кости и собралась уходить. Юноша почувствовал, что вся церемония оказалась сплошным разочарованием – он не приблизился к ответам ни на малюсенький шаг.

Ловким движением Сандра перехватила огонёк у него с руки и удалилась в расщелину в стене.

Будь на его месте Хьелльрунн, она была бы вне себя от радости, но Стейнер ощущал лишь страшную усталость.

– Сандра? – позвал он, лёжа на мешковине.

– Да? – отозвалась жрица. Её мрачное лицо освещалось мертвенным пламенем, когда она вновь появилась в комнатке.

– Спасибо за жилище. И за гадание. Я не уверен, нашёл ли ответы, но всё равно спасибо.

Сестра Тифа кивнула.

– Твой путь неясен, но он будет тяжёлым. Дорого тебе придётся заплатить. А сейчас ложись спать.

С этим пламя погасло, оставив Стейнера во тьме нового пристанища.

Жизнь в Циндерфеле вернулась в привычное русло. Испытания походили на смену времён года: наступала суровая неизбежность, подобно сокращению дня в осеннее время или ужасной стуже в середине зимы. И если горожане вновь погрузились в привычную колею повседневных дел, то жизнь Хьелльрунн сильно изменилась. Школьные дни для неё закончились, и всё, что осталось – дом и несметное количество задач: начищать полы, складывать дрова, стряпать, драить, шить. Свои обязанности Хьелль выполняла в тишине, пока отец спал допоздна или же трудился в кузнице. Ко сну он отходил только после кружки эля или медовухи.

– Дров осталось мало, – сообщил Марек за ужином.

Морщины на его лице прибавляли лет пять к возрасту. Борода выглядела неопрятно, одежда была помята. Никогда в их семье не водились деньги в изобилии, но с отъезда Стейнера и их стало не хватать. Хьелльрунн глянула на опустошённые кувшины в углу.

– Знаю. – Марек потёр лоб тыльной стороной кулака. – Я брошу это дело.

– Какое? – Хьелльрунн посмотрела на отца, не сводящего глаз с пустой миски. Пальцами он перебирал хлебные крошки, застрявшие в досках стола.

– Медовуху. Я брошу пить.

Марек замолчал. Ветер снаружи стонал, завывал, обрушиваясь порывами на крыши домов затерянного городка.

– Я не против того, чтобы ты пил, – заметила Хьелльрунн спустя мгновение. – Но я бы предпочла, чтобы ты ходил в таверну с Вернером. Нужно среди людей находиться, а не прятаться в постели, как старик.

Отец задумался, кивая, словно мул. Глаза его вспыхнули, нашли лицо дочери. Он наклонился вперёд.

– А сама-то?

– Со мной всегда так было. Ты же знаешь, что говорили дети в школе. Теперь нам известно, что это правда.

– Ты видела Кристофин? – полюбопытствовал Марек, очевидно желая перевести тему с колдовской метки на что-то другое.

– Нет.

Хьелльрунн вспомнила день, когда забрали Стейнера, и мимолётный порыв нежности, что выказала Кристофин.

– Нет, не видела.

С тех пор Хьелль ни с кем и словом не обмолвилась и с трудом нашла силы, чтобы заговорить с Мареком.

– Завтра схожу за дровами, – обещала она.

Отец кивнул.

– Вот и славно. Запасы заканчиваются, а я весь день буду занят.

– Думаю, рискну дойти до хижины дровосека.

Хьелльрунн ждала реакции Марека, но тот не выказал эмоций. Всю неделю мысли о лесном жилище не покидали её. Страх отступил, и на смену ему пришло любопытство.