– Мужчина моей жизни считает, что у женщины должны бытьдлинные прекрасные волосы. Лучше всего белые.

– Эк вас угораздило, – сказал Абельман с сочувствием.

– Вот угораздило.

– А, собственно, зачем вы мне все это излагаете? Мне нетникакого дела до мужчины вашей жизни! Все равно мне придется вас у него отбить.

Таня взялась рукой за лоб.

– Я хочу вас напугать, – сказала она искренне. – Я – человекс проблемами.

– Не бывает людей без проблем, – возразил Абельман. –Особенно если они чего-то стоят! И потом, я ничего не боюсь.

– Совсем ничего? – жалобно спросила Таня Краснова,знаменитая телеведущая.

– И не надейтесь даже, – ответил Эдуард Абельман, знаменитыйпластический хирург.

И положил трубку.

Таня закрыла сотовый и постучала им себя по лбу.

Глебов дочитал до конца, аккуратно сложил всю пачкудокументов, с которыми работал, немного подумал и широким жестом закинул ихсебе за спину.

Бумаги с тихим шелестом разлетелись по кабинету.

– Все это не имеет никого смысла, – громко сказал МихаилАлексеевич. – Вообще никакого!.. Зачем я этим занимаюсь?!

Он знал зачем, и от осознания этого ему было страшно.

Он не хотел проблем, особенно таких, на ровном месте, аполучалось, что у него проблемы, да еще какие! Проблемы там, где он их вовсе неждал, и появились они совершенно внезапно!

Он уж и забыл про писателя Грицука и про то, что тот написалнекое разоблачительное эссе – или что это было, роман, что ли? – и мнил себяЮлием Цезарем!

А может, Григорием Распутиным, сокрушителем трехсотлетнихмонархий!

Глебов встал и походил по кабинету, наступая на бумаги.

– Все это чепуха, – повторил он бодро и не поверил себе сам.– Какая-то ерунда просто!..

Дня три назад на его электронную почту пришло послание,адресованное лично ему. Как правило, такого рода послания всегда читал егопомощник, отвечал или сразу удалял, на свое усмотрение, в зависимости от ихважности. Таких посланий Глебов получал в день штук по сорок и почти никогда ихне читал. У него была некоторая склонность к благотворительности и спасениюмира, поэтому время от времени, когда совершалось явное беззаконие инесправедливость, он вступал в игру, наказывал виноватых и вызволял изпеределок невиновных, и помощник, осведомленный об этой склонности МихаилаАлексеевича, иногда предлагал ему на выбор несколько дел как раз из серииспасения мира.

Послание не имело к такого рода делам никакого отношения.Помощник, так и не решив, что с ним сделать, показал его Глебову.

Глебов прочитал и вот уже три дня занимается невесть чем.

Его подзащитного, мэра одного областного города, вот-вотдолжны отпустить за недоказанностью, а он, Глебов, сидит в кабинете и читаеткакие-то столетней давности бумаги!..

Из документов, которые Глебову удалось раздобыть, следовало,что все написанное в письме, пришедшем по электронной почте, – правда, а он немог и не хотел в это верить.

Нужна была проверка, а как ее сделать так, чтобы ни в ком невозбудить подозрений, Глебов пока не знал.

Пожалуй, первый раз за всю свою практику он оказался в такомстранном, беспомощном положении.

Находиться в беспомощных положениях он не привык.

Глебов еще походил по кабинету, и это собственное хождениеего раздражало. Было в этом что-то от писателя Грицука – нарочитое, как в киноили книге! Человек размышляет и ходит по кабинету, ковер глотает его шаги,стены не пропускают звуков, а далеко внизу шумит весь мир, вернее, егоуменьшенная копия, ибо отсюда, с последнего этажа, мир кажется незначительным имелким!..

На столе пискнул телефон, Глебов посмотрел на него,помедлил, подошел и нажал кнопку.

– Михаил Алексеевич, – сказал селектор голосом секретарши, –Таранов просил напомнить, что вы обещали в среду быть на коллегии.

– Я буду, – пообещал Глебов. – Только распечатайте мнеповестку дня, чтобы я был в курсе.

– Хорошо, Михаил Алексеевич. Чермак звонил, когда выразговаривали по межгороду. Он обещал перезвонить, но не перезванивал. Может,соединить вас с ним сейчас?

– Не нужно, я сам позвоню.

Адвокат Глебов заработал себе имя и репутацию тем, чтовсегда был осмотрителен и не бежал впереди паровоза. Кроме того, он старался несвязываться с людьми, которые выдавали себя не за тех, кем были на самом деле.Глебов предпочитал все знать с самого начала – где может быть подвох, гдеопасная глубина, а где и скелет в шкафу!.. И вдруг получилось так, что оннарушил все свои заповеди – и не по собственной воле, словно со всего размахуугодил в Гримпенскую трясину, которая на первый взгляд была похожа набезопасную зеленую лужайку.

Случайность?.. Ошибка?.. Или за всем этим стоял некийневидимый режиссер, о существовании которого Глебов не подозревал?

Он еще походил по кабинету.

В конце концов, он мужик, нормальный мужик тридцати пяти летот роду, и он терпеть не может неопределенных положений! Он даже развелся затри дня – именно потому, что неопределенность положения, в котором он жилпоследний год перед разводом, замучила его, и он был счастлив, когда всенаконец-то закончилось! Жена с восторгом объявила ему, что «уже давно любитдругого», и все.

Глебов покосился на бумаги, валявшиеся на полу за креслом.

Это дело посложнее развода. Пожалуй, сложнее всего, с чемему приходилось сталкиваться.

Он вернулся к столу, переложил на нем папки, потрогал ручкии еще раз напомнил себе, что терпеть не может неопределенных положений.

И позвонил Чермаку. Тот ответил сразу:

– Миш, я тебе звонил, спасибо, что перезваниваешь! Нам бы стобой поговорить надо про авторские права на…

– Подожди, – перебил его Глебов. – У меня к тебе вопрос.Только я не хочу задавать его по телефону.

– Та-акой секретный?! – весело удивился Чермак, но Глебовего тона не принял.

– Ничего особо секретного, но я бы лучше куда-нибудьподъехал.

– В издательство хочешь? Я как раз собирался допозднаработать!

Глебов подумал немного.

– В принципе, можно и в издательство.

– Ну, тогда я тебя жду.

Он ехал долго, пробираясь по пятничным московским пробкам ипроклиная движение, гаишников, мэрию, самого мэра, с которым дружил, и отличнопонимал, что ни один мэр на свете, как бы он ни был хорош, не может помановению волшебной палочки навести порядок в таком громадном, бестолковом иперенаселенном городе!.. Помнится, еще Петр Первый переживал, что город этотустроен так скверно, и все его тянуло в Немецкую слободу, которая была устроенахорошо! Но даже великий император не справился с этим городом, с его азиатскимдухом, Богородицей Троеручицей, с его вялым и упорным сопротивлением любойупорядоченности!.. Император не справился, плюнул и решил, что он построит себеновый город, который сразу будет похож на Немецкую слободу, и перенес тудастолицу, и жил там, и умер в страшных мучениях, презираемый и ненавидимыйнародом, не умеющим и не могущим жить по каким-то глупым иноземным правилам!