– Папочка приехал! – защебеталдискант. – Папулечка, солнышко, я по тебе скучала!

По лицу Павла скользнула легкая брезгливость.

– Папулечка хочет нямочки? – сюсюкалневидимый ребенок. – Ой, мне не разрешили выходить во дворик, поэтому я неберу у папусеньки портфельчик. Риммочка сердилась за грязь, я сбегала утром захлебушком в наш магазинчик – папулечка же захочет свеженького! –кроссовочки не сняла, а Риммочка…

– Не тарахти! – резко приказалПавел.

– Ой, папулечка злится! – испугалсяребенок.

– Нет, – уже спокойнее сказалКраминов, – голова болит.

– Сейчас Тиночка принесет папусенькеаспиринчик.

– Не стоит беспокоиться, – вновьначал закипать хозяин.

– Ай, ай! Папулечка не любит большеТиночку, – испугалась девочка.

– Замолчи!

– Все, ни гугушеньки! Папулечка устал?Бедненький, любименький… Я могу тебе газетку почитать или массажик сделать…

Краминов скрипнул зубами и начал подниматьсяпо ступенькам, я двинулась за ним, дверь в особняк была открыта настежь.

В большом холле было прохладно и сумеречно, ушкафа темнела фигура девочки.

– Зажги свет, – приказалПавел, – темно, как в заднице.

Дочь поспешно метнулась вправо. Я не виделалица девочки, но, судя по одежде, ей едва ли исполнилось четырнадцать лет.Короткое светлое платье с завышенной талией не прикрывало колен, на ногахкрасовались домашние тапки в виде кошек и гольфы с кисточками. Белокурые волосыбыли собраны в два длинных хвоста и висели, как уши у собаки бассета, густаячелка спускалась ниже бровей. Весу в девочке не было никакого, я рядом с нейказалась слонопотамом.

– Зажги люстру, – повторил Краминов.

– Риммочка запретила, – прочирикалотщедушное создание и, звякнув браслетами, затрясло хвостами.

– С какой стати? – возмутился Павел.

– Пришел большой счет заэлектричество, – пояснила девочка. – Риммочка очень расстроилась,сказала, что мне нельзя играть в приставку. Папулечка, ты же разрешишь? Мнепринесли новый диск, Олежек купил. Папулечка, я недолго, ну пожалуйста!

С каждой секундой мое изумление становилосьвсе сильнее. Насколько я помню, Павел говорил, что его дети уже взрослые.Откуда же взялась семиклассница?

– Кто в доме хозяин? – загремелКраминов. – Я или домработница?

– Ты, папулечка, замечательный идобрый, – подскочила школьница и потеряла тапочки.

Я прикусила губу: «папулечка замечательный идобрый» звучит как «Гудвин великий и ужасный». Интересно, Краминов тожезаставляет всех носить зеленые очки?

– Тогда щелкни выключателем! –побагровел Павел.

Девочка проворно выполнила приказ, подпотолком вспыхнула огромная люстра, я на секунду зажмурилась.

– Это Елена, – кивнул в мою сторонуКраминов, – мой секретарь. Она наведет порядок на половине Светы.

Глаза распахнулись, девочка подскочила ко мне,вытянула вперед правую руку и, делано улыбаясь, быстро заговорила:

– Так приятно! Я Тиночка. Столько о тебеслышала и так тебе завидую! Ты с папочкой каждый день рядом, а меня он наслужбу не взял. Я не обижаюсь, я ведь не очень умная. Но я хочу помогатьпапочке! Вот выучусь и стану лучше тебя, да!

На секунду меня затошнило. От заморыша исходилсовсем не детский аромат, девочка по глупости надушилась тяжелым «восточным»парфюмом, пригодным для брюнетки-матроны эдак восьмидесяти лет. Детям лучшеиспользовать свежие запахи, с ягодными или цитрусовыми нотами. А светлое платьепод лучами люстры оказалось интенсивно-розового цвета, такого же колера у Тиныбыли губы и щеки. На ее личике лежал слишком толстый слой косметики, в ушахпокачивались многочисленные нитки из стразов, на запястьях блестели браслеты,на шее гремели бусы. Гламур разбушевался!

– Мы зе непременно подрузимся, –продолжая сюсюкать, а заодно перестав выговаривать некоторые буквы, произнеслаТина.

Потом она глянула на меня снизу вверх, чутьсклонив голову. Так смотрит на хозяина описавшаяся в гостиной болонка.

Я машинально пожала протянутую лапку ивздрогнула – из-под челки в упор зыркнули глаза злого хорька, потом векиморгнули, взор голубых очей стал конфетно-приторным. В ту же секунду я поняла:серьги не со стразами, они бриллиантовые, браслеты золотые, платье оченьдорогое, волосы умело покрашены стилистом. И Тине не тринадцать лет, а какминимум двадцать, а то и двадцать пять.

– Это кто? – шепотом спросила я уПавла, когда Тина, голося: «Папочка вернулся домой!», побежала в глубь дома.

– Супруга Олега, – сообщил Краминов.

– Кто? – не поняла я.

– Жена моего сына, – с легкимпрезрением объяснил Павел. – Одевается, как нимфетка, причесывается, какпятилетняя девочка, ведет себя так, что я теряюсь. Правда, она меня искреннелюбит, всегда готова угодить, единственная из всех выбегает к двери:провожает-встречает и без остановки болтает. Если надо что узнать – поговори сТиной, у нее на языке ничего не удержится. Но Олег ее очень любит, у нихсчастливый брак. Тебе она показалась странной?

Я пожала плечами, а Краминов продолжал:

– Зла от Тины никакого, но иногда онаменя раздражает. Невестка каким-то образом ухитряется сделать меня вечновиноватым. Примется языком мотать, я на нее наору, она сразу заморгает,заплачет, и тут же у меня возникает стойкое ощущение: я – сволочь! Ну что Тинаплохого совершила? Пришла в восторг от того, что свекор домой вернулся,предлагала ужин, несла тапки чуть ли не в зубах, переживала, что я слишкомустал… Очень некомфортное состояние, словно я ударил котенка. Посижу в кабинетеи иду к Тине. Загляну в ее спальню: она сидит у телика с рукоделием, смотритсериал. Начинаю прощения просить: «Дорогая, извини, я сорвался, на работенеприятности».

А она глаза поднимет и опять частит:«Папулечка, ты слишком много трудишься! Так мне тебя жалко! Ты самый лучший! Ятебе шарфик вяжу. Нравится? Это сюрпризик. Хочешь чайку?» Ну и как дальшепоступить? Ощущение собственной дерьмовости только усиливается. Знаешь, что япотом делаю?

– Могу предположить. Едете в ювелирный иприобретаете невестке очередные серьги, браслет или ожерелье. Так?

Павел кивнул и толкнул тяжелую дубовуюстворку.

– Входи, это спальня Светланы.