— Нет, для генерала я слишком мало знаю. Генерал должензнать чертову гибель всяких вещей. Молодчики вроде вас всегда воображают, чтовойна — пустое дело. У вас бы смекалки не хватило даже для капрала.

— Слава богу, мне этого и не нужно, — сказал Симмонс.

— Может, еще понадобится. Вот как призовут всех такихлежебок… Ах, черт, хотел бы я, чтобы вы оба попали ко мне во взвод. И Мак тоже.Я бы сделал вас своим вестовым, Мак.

— Вы славный малый, Этторе, — сказал Мак. — Но боюсь, что вымилитарист.

— Я буду полковником еще до окончания войны, — сказалЭтторе.

— Если только вас не убьют раньше.

— Не убьют. — Он дотронулся большим и указательным пальцамидо звездочек на воротнике. — Видали, что я сделал? Всегда нужно дотронуться дозвездочек, когда кто-нибудь говорит о смерти на войне.

— Ну, пошли, Сим, — сказал Саундерс, вставая.

— Поехали.

— До свидания, — сказал я. — Мне тоже пора. — Часы в барепоказывали без четверти шесть. — Ciao, Этторе.

— Ciao, Фред, — сказал Этторе. — Это здорово, что вы получитесеребряную медаль.

— Не знаю, получу ли.

— Наверняка получите, Фред. Я слышал, что вы навернякаполучите ее.

— Ну, до свидания, — сказал я. — Смотрите не попадите вбеду, Этторе.

— Не беспокойтесь обо мне. Я не пью и не шляюсь. Я незабулдыга и не бабник. Я знаю, что хорошо и что плохо.

— До свидания, — сказал я. — Я рад, что вас произведут вкапитаны.

— Мне не придется ждать производства. Я стану капитаном забоевые заслуги. Вы же знаете. Три звездочки со скрещенными шпагами и коронойсверху. Вот это я и есть.

— Всего хорошего.

— Всего хорошего. Когда вы возвращаетесь на фронт?

— Теперь уже скоро.

— Ну, еще увидимся.

— До свидания.

— До свидания. Не хворайте.

Я пошел переулком, откуда через проходной двор можно быловыйти к госпиталю. Этторе было двадцать три года. Он вырос у дяди вСан-Франциско и только что приехал погостить к родителям в Турин, когдаобъявили войну. У него была сестра, которая вместе с ним воспитывалась уамериканского дяди и в этом году должна была окончить педагогический колледж.Он был из тех стандартизованных героев, которые на всех нагоняют скуку. Кэтринего терпеть не могла.

— У нас тоже есть герои, — говорила она, — но знаешь, милый,они обычно гораздо тише.

— Мне он не мешает.

— Мне тоже, но уж очень он тщеславный, и потом, он на менянагоняет скуку, скуку, скуку.

— Он и на меня нагоняет скуку.

— Ты это для меня говоришь, милый. Но это ни к чему. Можнопредставить себе его на фронте, и, наверно, он там делает свое дело, но я такихмальчишек не выношу.

— Ну, и не стоит обращать на него внимание.

— Это ты опять для меня говоришь, и я буду стараться, чтобон мне нравился, но, право же, он противный, противный мальчишка.

— Он сегодня говорил, что будет капитаном.

— Как хорошо! — сказала Кэтрин. — Он, наверно, оченьдоволен.

— Ты бы хотела, чтоб у меня был чин повыше?

— Нет, милый. Я только хочу, чтобы у тебя был такой чин,чтобы нас пускали в хорошие рестораны.

— Для этого у меня достаточно высокий чин.

— У тебя прекрасный чин. Я вовсе не хочу, чтоб у тебя былболее высокий чин. Это могло бы вскружить тебе голову. Ах, милый, я так рада,что ты не тщеславный. Я бы все равно вышла за тебя, даже если б ты был тщеславный,но это так спокойно, когда муж не тщеславный.

Мы тихо разговаривали, сидя на балконе. Луне пора быловзойти, но над городом был туман, и она не взошла, и спустя немного времениначало моросить, и мы вошли в комнату. Туман перешел в дождь, и спустя немногодождь полил — очень сильно, и мы слышали, как он барабанит по крыше. Я встал иподошел к двери, чтобы посмотреть, не заливает ли в комнату, но оказалось, чтонет, и я оставил дверь открытой.

— Кого ты еще видел? — спросила Кэтрин.

— Мистера и миссис Мейерс.

— Странная они пара.

— Говорят, на родине он сидел в тюрьме. Его выпустили, чтобон мог умереть на свободе.

— И с тех пор он счастливо живет в Милане?

— Не знаю, счастливо ли.

— Достаточно счастливо после тюрьмы, надо полагать.

— Она собирается сюда с подарками.

— Она привозит великолепные подарки. Ты, конечно, тоже еемилый мальчик?

— А как же.

— Вы все ее милые мальчики, — сказала Кэтрин. — Она особеннолюбит милых мальчиков. Слышишь — дождь.

— Сильный дождь.

— А ты меня никогда не разлюбишь?

— Нет.

— И это ничего, что дождь?

— Ничего.

— Как хорошо. А то я боюсь дождя.

— Почему?

Меня клонило ко сну. За окном упорно лил дождь.

— Не знаю, милый. Я всегда боялась дождя.

— Я люблю дождь.

— Я люблю гулять под дождем. Но для любви это плохаяпримета.

— Я тебя всегда буду любить.

— Я тебя буду любить в дождь, и в снег, и в град, и… что ещебывает?

— Не знаю. Мне что-то спать хочется.

— Спи, милый, а я буду любить тебя, что бы ни было.

— Ты в самом деле боишься дождя?

— Когда я с тобой, нет.

— Почему ты боишься?

— Не знаю.

— Скажи.

— Не заставляй меня.

— Скажи.

— Нет.

— Скажи.

— Ну, хорошо. Я боюсь дождя, потому что иногда мне кажется,что я умру в дождь.

— Что ты!

— А иногда мне кажется, что ты умрешь.

— Вот это больше похоже на правду.

— Вовсе нет, милый. Потому что я могу тебя уберечь. Я знаю,что могу. Но себе ничем не поможешь.