На этот раз Бурлевский предложил кофе. Япосмотрела на чашечку с коричневой жидкостью и подавила вздох. Чаю я могу выпитьканистру, но только цейлонского, растворимый же «Нескафе» не выношу, мне дурноот одного запаха. Просто не понимаю, как можно называть «кофе» эту смесьхимикатов… Но для пользы дела придется притвориться, что нахожусь в телячьемвосторге.

– На кого вы работаете? – резкоспросил Федор.

Я улыбнулась:

– Не все ли равно, надеюсь, вы не ждете,что я назову имя клиента…

– Какое агентство представляете? –настаивал продюсер.

– Я занимаюсь частным сыском.

– Лицензию имеете?

Простой вопрос поверг меня в ступор.

– Нет.

– Понятно, – протянул Федор, –от налогов уходите, нехорошо, мадам!

– Слушайте, – обозлилась я, –какая вам разница, если вспомнили адрес Фединой, давайте, а не хотите, зачемзвали тогда?

– Ну-ну, не горячитесь, – усмехнулсяпродюсер, – о Фединой ничего не знаю.

– Так какого черта…

– Тише, тише, хотел предложить вамработу.

Я уставилась на Федора и хмыкнула:

– Совершенно не умею петь, танцевать,впрочем, тоже.

Бурлевский ухмыльнулся:

– Я вовсе не собирался приглашать вас насцену. Хочу, чтобы вы помогли моему сыну.

– Абсолютно невозможная вещь, –отрезала я.

– Почему?

– Я занята по горло с другим клиентом.

– Бросьте его.

– Как это бросьте? – возмутиласья. – Человек заплатил деньги!

– Сколько стоит день вашей работы? –поинтересовался Федор.

– Пятьсот долларов плюс расходы, –ляпнула я в надежде, что, услышав астрономическую сумму, мужик отстанет.

Но Бурлевский выдвинул ящик письменного столаи принялся отсчитывать купюры. Я во все глаза глядела на растущую стопку.

– Здесь пять тысяч за десять дней и ещештука на расходы, берите, – велел Федор.

Я покачала головой:

– Знаете, все-таки я не являюсьсуперпрофессионалом, обратитесь лучше в агентство.

– Не хочу, – четко сказал Федор.

– Почему?

– По кочану, считайте, такой у менякаприз, берите деньги и начинайте.

– Ну, а если я ничего не узнаю или,наоборот, выясню, что ваш сын виноват…

Федор потер ладонью затылок.

– На нет и суда нет, коммерческий риск.Деньги все равно останутся у вас.

Человек слаб, и мои руки сами по себепотянулись к деньгам. Я смогу купить Сережке новую машину! Говорят, у простыхсотрудников уголовного розыска в работе одновременно по пять-шесть дел… Может,и мне удастся справиться, не боги горшки обжигают. Допустим, понедельник, средуи пятницу я стану заниматься поисками Ксении, а вторник, четверг, субботупосвящу младшему Бурлевскому. Чтобы не испытывать угрызений совести от того,что взяла деньги сразу у двух клиентов, я буду трудиться не покладая рук,вернее ног, с девяти утра до полуночи, сократив время на сон, еду и чтение детективов.

– Хорошо, – пробормотала я, –рассказывайте суть.

– Только что я вернулся измилиции, – пояснил Федор, – Антон наконец-то проспался и смог внятноответить на вопросы. Так вот, он клянется, что не делал Вере Зайцевой ничегоплохого. Пришел к ней около девяти вечера в легком подпитии. В желудкеплескалось несколько бутылок пива. Вера встретила Антона нелюбезно и дажепопыталась выставить за дверь, но парень показал ей деньги, полученные недавноот меня, и она его впустила.

– Они давно были знакомы? –поинтересовалась я.

– С детства, – вздохнулБурлевский, – учились в одном классе. Я был против этой дружбы.

– Почему?

– Она отвратительная девчонка, хотя опокойных плохо не говорят. Лживая и без всяких стоп-сигналов. С двенадцати леттаскалась по подвалам с мальчишками, нюхала клей, жрала таблетки, курила ипила. Это она Антона с толку сбила. Я его даже поколотил один раз, да безтолку, прямо тянуло парня на дерьмо. Ни дня без сучонки прожить не мог.Конечно, я виноват, целыми сутками был занят, матери все по фигу. Словом, когдаспохватился, пришлось укладывать Антона в клинику.

– Он сильно пил?

– Не то слово, – махнул рукойФедор, – чего я только не пробовал – кодирование, зомбирование, всякие«Эспераль» и торпеды, гемодиализ… Даже в церкви молебен заказывал, да толкучуть! Он держался максимум неделю – держался, и вперед, по новой, ползет домойна животе.

– Он с вами жил?

– Раньше да, а пару лет назад я купил емуквартиру. Честно говоря, махнул на парня рукой. В конце концов, он не мальчик,двадцать пять стукнуло, может отвечать за свои гадкие поступки. Мне, междупрочим, в его возрасте приходилось пахать как лошади, бегая с аккордеоном поресторанам. Добренького папочки, оплачивающего счета, не было. Сам лапками бил,старался, из дерьма вылезал, а этот! Ну ничего моего: ни трудолюбия, ницелеустремленности, ни силы воли… Весь в мать. Та такая же рохля.

– С чего бы ему убивать подружку детства?

– Сам не пойму, – пожал плечамиФедор, – он, когда нажрется, никогда не буянит, ляжет на диван и спиттихонечко. Не кричит, не ругается. Знаете, есть люди, которые под воздействиемалкоголя дуреют, в драку лезут, злобятся, а Антон, наоборот, ласковый делается,плачет, всех ему жаль. Деньги прохожим раздает, пальто с себя снимет, часы… Нуне в его характере за ножик хвататься. И потом – он патологически боится крови,в детстве, если разбивал колени, моментально в обморок шлепался. Да чтоссадины, в ресторанах блюдо подают – говяжье филе на вертеле. Разрежешь кусок,а он внутри сочный, розовый. Так Антоше становилось дурно при одном виде. Нукак, скажите, он мог перерезать горло девчонке, да еще преспокойненько лечьспать, сжимая окровавленными руками нож? Ладно бы задушил, или отравил, ну побашке треснул, я могу в такое поверить. Но полоснуть лезвием по шее! Там,говорят, кровь фонтаном хлестала.

Я молча теребила в руках пачку «Вог». Алкогольделает с человеком дикие вещи!