– Антон уверяет, – продолжалБурлевский, – будто в тот день выпил сущие капли. Сначала две бутылкипива, затем Верка поставила водку, крохотную бутылочку «мерзавчик», всего 250грамм . Себе налила граммов сто пятьдесят, а остальное предложила кавалеру.

Он возмутился, почему ему меньше достается, нохозяйка быстро заткнула гостя. Не успел он опрокинуть рюмку, как алкоголь мигомударил в мозг. Антон еле-еле добрался до дивана и рухнул, словно подкошенный.Тяжелый, дурной сон не прошел даже к утру, и, когда его забирали в отделение,Антон ничего не соображал. Хмель начал отпускать только сейчас, по прошествиислишком большого количества времени.

– Может, он врет, вылакал ведро, а вампоет песни про две бутылки пива и сто грамм.

– Нет, – вздохнул Федор, – неврет. Анализ крови показал ничтожное содержание алкоголя и присутствиеклофелина. Значит, кто-то хотел одурманить сына. Но кто и зачем? Что, если этатаинственная личность специально опоила Тошу, чтобы свалить на него убийство?

– Погодите, погодите, – попробоваларазобраться, я, – водку-то из «мерзавчика» они пили с Зайцевой вдвоем?

– Вроде да, но Антон сразу прошел вкомнату, может, на кухне кто прятался?

– Ну не глупо ли, – фыркнулая, – значит, Зайцева подносит вашему сыночку водку с клофелином, а потомдает себя зарезать… То есть сама готовит алиби для преступника…

– Антон уверяет, что заснул не сразу,сначала впал в какое-то состояние между сном и явью и в этом полузабытьиуслышал, как Вера набрала номер и сказала: «Слышь, Пончик, все готово, жди». АПончиком они называли своего одноклассника, Никиту, сына модного писателя,Николая Серого, небось слыхали – про отморозка томищи ваяет. Вот поезжайте кпарню и потрясите за жирные бока.

Первую секунду я не верила своим ушам, потом,стараясь изо всех сил скрыть торжество, велела:

– Давайте адрес и телефон.

– Погодите, – сказал Федор, тычапальцем в кнопки, – Серый на старости лет с ума совершенно сошел, развелсяс прежней женой и женился на девчонке в два раза себя младше. Да что там себя,она моложе Никитки, Нина зовут. Ну так данная Ниночка всех старых приятелеймужа отшила, попробую сейчас ее уговорить вас пустить.

Минут пять он щебетал в трубку, потом спросил:

– А что, Кит дома? Хочу подослать к немуодну даму… Нет, нет, Нинуля, это мне нужно, будь добра, дай им поговорить.

Из трубки понесся возбужденный писк.

– Откуда ты знаешь? – оторопелФедор. – Ладно, сдаюсь, она и впрямь из милиции. Только рассуди сама,Никитку все равно вызовут, может, лучше дома побеседовать.

Трубка коротко всхлипнула, и понеслись гудки.

– Вот дрянь, – с чувством произнесФедор, – хорошо хоть, эта дура мечтает о карьере певицы и боится со мнойоткровенно ругаться. Видали, уже вся столица про Антона знает! «Московскийкомсомолец» сообщил. Ладно, езжайте, пока Нинка не передумала, там все дома,улица Усиевича… Кстати, – остановил меня Федор.

– Что?

– Держите, – он протянул мнепейджер.

– Зачем?

– Такие у всех моих служащих,понадобитесь, сброшу информацию.

Я пошла к метро, тихо радуясь. Утром ломалаголову, как выйти на Сорокину, а вечером уже спешу к ней в гости.

Модный писатель не зря положил глаз на Нину.Девчонка оказалась хороша экзотической, восточной красотой. Изящная, стройнаяфигурка, нежно-смуглый цвет юного лица, иссиня-черные, абсолютно прямые волосы.Слегка раскосые глаза, похожие на кошачьи, свидетельствовали о родственниках сВостока, высокие скулы и круглый овал лица…

– Это вы из милиции? – нежным,словно звук хрустального колокольчика, голосом пропела Нина.

Я кивнула.

– Проходите, – приказала хозяйка икрикнула: – Кит, к тебе пришли!

В коридоре послышались шаги, и в холл вышелвысокий плечистый парень в мятой рубашке и потертых джинсах. На щеке виднелоськрасное пятно. Скорей всего он спокойно спал.

– Где будем разговаривать? – сухоосведомилась я.

Раз уж я из милиции, значит, не стануразводить китайские приседания, сотрудники правоохранительных органов неотличаются излишней вежливостью. Во всяком случае, в моем любимом сериале«Улицы разбитых фонарей» менты не слишком церемонятся со свидетелями.

– Можно у меня, – вежливо ответилНикита.

Мы вошли в большую просторную комнату с двумяокнами. Да, здорово живут дети преуспевающих писателей. Отличная новая мебель,компьютер, музыкальный центр, дорогой туркменский ковер и суперплоский «Филипс»– парень явно устроился со всеми удобствами. В противоположной от окна сторонеу стены стоял рояль, не пианино, которое обычно тоскует в домах, где детей учатмузыке, а настоящий концертный инструмент с открытой крышкой. Около негопомещался пюпитр, а на диване лежала скрипка. Когда-то я училась вконсерватории, правда, по классу арфы, на фортепьяно и на скрипке, естественно,играю не слишком хорошо.

Не в силах скрыть любопытства, я окинулавзглядом скрипку. Потом спросила:

– Разрешите посмотреть?

– Только аккуратно, – напрягсяхозяин, – инструмент не любит чужих рук.

Я осторожно взяла скрипку. На первый взглядмне показалось, что она – произведение великого Амати, вот я и не утерпела,захотела прикоснуться к раритету. Но сейчас стало ясно – передо мной копиявиолы гениального мастера. Скорей всего работы немецких мастеров. Завитокмаловат для Амати… Но все равно подобный инструмент стоит несколько десятковтысяч долларов. Впрочем, если бы на диване лежала скрипка Амати, счет пошел бына сотни тысяч…

Я вскинула скрипку, и чистый, нервный звукпоплыл в комнате. Отличная, великолепная вещь…

– Вы играете? – поразился Никита.

Быстренько положив скрипку на место, яответила:

– Я в детстве музыкальную школу посещала…

– Надо же, – восхитилсяНикита, – а теперь в милиции работаете, ну не странно ли?

– Не нахожу в этом ничего удивительного,жизнь делает с людьми чудесные превращения. Вот ваш одноклассник Антон, мальчикиз приличной семьи, тоже небось в музыкалку бегал, а стал алкоголиком иубийцей.

Кит вздохнул:

– Это все Верка, такая оторва!

– Говорят, вы дружили?

Никита помялся.