— Я попыталась с ней помириться, — негромко произнеслаЕлена. — Правда, Мередит, еще тогда, в Доме с привидениями. Но Кэролайн простосказала, что она никогда не простит мне одного позорного поступка. Того, что яотняла у нее Стефана. Я думала, все еще может быть по-другому, но она дажетакой возможности не допустила.

— Значит, теперь война.

— Да, теперь война, — со спокойной обреченностью подтвердилаЕлена.

Она бесстрастно понаблюдала за тем, как Мередит откладываетпуделя в сторону и берет следующую плюшевую игрушку. А потом вернулась ксобственным поискам.

Однако с комодом у нее получилось не лучше, чем сгардеробной. С каждым мгновением Елена чувствовала себя все более неловко. Ейнавязчиво казалось, что на подъездную дорожку у дома Форбсов подкатываетмашина.

— Никакого толку, — выдохнула, наконец, Мередит, шаря уКэролайн под матрасом. — Должно быть, она спрятала его в… так-так, секунду. Тамчто-то такое есть. Я нащупала уголок.

На мгновение замерев, Елена и Бонни с разных концов комнатынеотрывно смотрели на нее.

— Ура, я его нашла! Елена, это дневник!

Тут Елену наполнило невероятное облегчение, и она вдругпочувствовала себя смятой бумажкой, которую чья-то добрая рука расправила иразгладила. Она знала, она все время знала, что ничто по-настоящему ужасное соСтефаном приключиться просто не может. Жизнь не могла быть такой жестокой —нет, только не по отношению к Елене Гилберт. Теперь все у них будет хорошо.

Но голос Мередит звучал озадаченно.

— Это правда дневник. Но он зеленый, а не синий. Это не тот!

— Что?

Елена схватила тетрадку, светя на нее фонариком и словностараясь заставить изумрудно-зеленый смениться на сапфирово-синий. Этот дневникбыл совсем как у нее, но только другого цвета.

— Это дневник Кэролайн, — тупо произнесла Елена, по-прежнемуне желая в это поверить.

Бонни и Мередит стояли рядом. Они посмотрели на закрытуютетрадку, а затем друг на друга.

— Там могут быть какие-то подсказки, — медленно сказалаЕлена.

— Вполне справедливо, — согласилась Мередит.

Но только Бонни отважилась раскрыть зеленую книжку.

Поверх плеча Бонни Елена вгляделась в остроконечный, собратным наклоном почерк Кэролайн, столь отличный от квадратных букв натемно-лиловой бумаге. Поначалу ее глаза не могли сфокусироваться, но затем онаразличила одно имя. Елена.

— Погодите, а это что такое?

Бонни, которая единственная могла как следует разбиратьтекст, какое-то время молча шевелила губами. Затем она фыркнула.

— Вы только послушайте, — сказала, наконец, Бонни и прочлафрагмент текста: — «Елена — самая эгоистичная персона, какую я когда-либознала. Все думают, что она просто сверх меры спокойна и самоуверенна, но насамом деле это просто холодность. Отвратительно видеть, как люди к ней клеятся,даже не понимая, что Елене совершенно наплевать на все и на всех, кроме себясамой».

— И это говорит Кэролайн? Она смеет такое говорить? — И всеже Елена не смогла скрыть своего румянца.

Почти то же самое сказал ей Мэтт, когда она бросила его иустремилась за Стефаном.

— Продолжай, здесь есть еще, — предложила Мередит и ткнулакулачком Бонни, которая оскорбленным голосом продолжила:

— «Бонни в последнее время почти так же несносна. Всегдастарается показаться важной особой. В этом учебном году она решилапредставляться медиумом, чтобы другие обратили на нее внимание. Будь Бонни иправда медиумом, она бы быстро прикинула, что Елена просто ее использует».

Последовала неловкая пауза, а затем Елена спросила:

— Это все?

— Нет, тут еще есть немного по поводу Мередит. «Мередит неделает ничего, чтобы все это безобразие остановить. На самом деле она вообщеничего не делает; она только наблюдает. Кажется, она просто не способнадействовать, только может про всякую всячину разговаривать. А, кроме того, яслышала, как мои родители обмениваются мнениями про ее семью — неудивительно,что Мередит никогда о ней не упоминает». А это, интересно, о чем?

Мередит даже не шевельнулась, и в мутном свете Елена смогларазличить лишь ее шею и подбородок. Наконец Мередит тихо вымолвила:

— Это не имеет значения. Давай дальше, Бонни, ищи что-нибудьпро дневник Елены.

— Попробуй где-нибудь около восемнадцатого октября. Именнотогда он был похищен, — предложила Елена, откладывая в сторону все остальныевопросы. Она задаст их Мередит чуть позже.

Никаких записей от восемнадцатого октября или за последующийуик-энд в дневнике не оказалось. В последние недели Кэролайн вообще очень малозаписывала. И никто из них троих в дневнике больше не упоминался.

— Ну, все, — подытожила Мередит, садясь на кровать. — Этотдневник бесполезен. Если только мы не хотим ее шантажировать. В смысле — мыникому не станем показывать дневник Кэролайн, если она не покажет твой.

Поначалу идея показалась заманчивой, однако Бонни быстрообнаружила изъян.

— Но здесь нет ничего плохого про Кэролайн; здесь толькожалобы на всех остальных. В основном на нас. Ручаюсь, Кэролайн очень быпонравилось, если бы ее дневник прочли вслух перед всей школой. Это был бы деньее торжества.

— Так что же нам с ним делать?

— Положить на место, — устало промолвила Елена, обводяфонариком темную комнату. Ей показалось, что сейчас, после обыска, все вкомнате выглядело как-то по-другому. — Нам просто придется и дальшепритворяться: мол, мы не знаем, что дневник у нее. И надеяться на какой-тодругой шанс.

— Хорошо, — согласилась Бонни. Тем не менее она продолжилалистать тетрадку, временами возмущенно фыркая или шипя. — Нет, вы толькопослушайте! — наконец воскликнула она.

— Нет времени, — бросила Елена.

Она собиралась продолжить, но тут в разговор вмешаласьМередит, и ее тон был настолько непререкаемым, что он мигом привлек к себевнимание подруг.

— Машина!

Девочкам потребовалась всего одна секунда на то, чтобыубедиться: на подъездную дорожку у дома Форбсов действительно подкатываетавтомобиль. Глаза и рот Бонни мгновенно округлились. Сидя на кровати сдневником в руках, она казалась парализованной.