Павел Адамович хитро улыбнулся и со значением потер большой и указательной пальцы один о другой.

– Что? – не поняла женщина.

– Деньги, – растолковал хозяин. – Очень хорошие деньги, которые мы каждый месяц получаем с женой по почте.

– Давно?

– Да уж без малого семь лет. Фамилия отправителя нам, правда, ни о чем не говорит, там явно подставное лицо задействовано, а приходят они из самых разных мест. В первые годы мы с женой старались разобраться. Слали запросы. Потом стали отказываться, то есть не ходили на почту. Тогда через некоторое время пришло разъяснение. Якобы посылает их бывший мальчик из Стасиного класса, некий Сережа Иванов. Помнишь такого?

Вероника с готовностью кивнула.

– Он ведь, ты в курсе, стал очень богатым человеком? Один из немногих в нашем городке, кто сумел поймать удачу за хвост. Так вот, мы получили цидульку якобы от него, что он, дескать, помнит Стасю и понимает, каково нам остаться в этом мире совсем одинокими на старости лет. И хочет нам помогать. Тогда мы снова стали принимать деньги. Только ни на грош не поверили в эту сказочку...

– Почему? Он ведь действительно очень богат.

– Богат, да не про нашу честь, – отрезал мужчина. – Что ему Стася, когда они и не общались в школе? Мы всех дочкиных друзей знали. И мы за новостями следим, знаем, что против него дело завели, сейчас требуют его экстрадиции от английских властей. Значит, плохой он человек, верно? А зачем плохому помогать каким-то старикам?

Против этой железной логики у Ники не нашлось что возразить. Только спросила:

– Вы говорили людям из школы про эти деньги?

– Нет, – поскучнел хозяин. – Думали мы об этом много, сказать или не сказать, а потом решили: незачем им в это соваться. Пусть распутывают то, что в школе произошло, мальчонку ищут, чтобы не знали его родители такого горя, как мы с женой. Правильно говорю?

– Наверное, правильно, – прошептала Вероника.

– Ну вот, а деньги-то мы почти и не тратим, они у нас навроде трофеев хранятся. Правда, болел я прошлой зимой, так на лечение хорошо потратились. Но решили, что это того стоит. А ты не волнуйся, Никуша, мы тебе на дорогу сколько нужно дадим, не нужно и обзванивать никого. Ложись и спи спокойно хоть до обеда.

Дверь приотворилась, вошла хозяйка со стопкой белья на руке. Спросила подозрительно:

– Что это вы здесь затихарились, а? Иди ложиться, Паша, дай человеку отдохнуть.

Когда постель была готова, Вероника рухнула на просторную кровать и немедленно провалилась в небытие. Она проснулась на рассвете и не поняла, что ночь уже прошла. В квартире было тихо, Вероника пожалела, что не попросила взять в комнату телефон. Она свернулась калачиком под одеялом и вдруг ярко, в деталях припомнила сон, который ей приснился. Раньше она только слышала, что бывают сны-воспоминания. Ее сон был как раз из такого разряда. Насколько Вероника могла судить, в нем не было ни грамма вымысла. А если и был, то память Вероники услужливо заменила ложные куски на подлинные воспоминания...

Отвратительное лето, жаркое и мокрое одновременно. Дождь идет всю ночь, затихает к обеденному часу, и немедленно раскаленное солнце превращает улицы города в паровую баню. Люди дышат открытыми ртами, как рыбы на суше, их волосы и одежда пропитываются влагой. Весь город существует словно в каком-то влажном оцепенении, прохожие бредут по улицам на последнем издыхании, мрачные, раздраженные. Вероника по утрам с удивлением разглядывает в зеркале свою прическу: ее совершенно прямые волосы в здешнем климате вдруг приобрели склонность к легкой волнистости.

Ей скучно, очень скучно. Они только что переехали, в новой квартире царит полный кавардак. Мать и отец уходят на рассвете и наверняка рассчитывают, что Вероника на досуге займется уборкой. Она и сама понимает, что должна взять на себя хотя бы часть родительских хлопот, и каждое утро настраивается на боевой лад. Но после завтрака ее охватывает такая истома, что мысли об ударном труде умирают безвозвратно.

«Вот завтра – обязательно, – шепчет девочка себе в утешение. – Пусть только спадет эта проклятая жара и перестанут по ночам лить дожди, из-за которых невозможно уснуть».

И забирается на диван с книжкой в руках. А когда солнце пробивается из-за туч и желтым лучом ложится на паркет, ею вдруг овладевает нетерпеливое желание сейчас же оказаться на улице. Вероника спешно натягивает уличное платье и выскакивает во двор. Ей хочется бежать куда-то, обследовать этот городок вдоль и поперек. Но стоит отойти от дома на несколько кварталов, как становится скучно и одиноко. Ника понуро опускает голову, плетется назад и до вечера болтается во дворе, больше похожем на непроходимое болото.

Но однажды, когда она тоскует на скамейке, прилипнув юбкой и ногами к ее влажной поверхности, кто-то останавливается рядом с ней и говорит весело:

– Привет! Чего сидим?

Вероника вздрагивает от неожиданности. Рядом со скамейкой стоит девушка, очень высокая, с гибким и стройным телом. Влажноватая футболка обтягивает вполне оформившуюся грудь с выпуклыми сосками. Почти белые волосы в живописном порядке разбросаны по широким атлетическим плечам. Вероника принимает ее за студентку и слегка робеет.

– Вы недавно переехали? – спрашивает девушка. – Я видела машину с вашими вещами.

– Да, две недели назад.

– Учиться будешь, наверное, в нашей школе?

– Не знаю. В пятой.

– Значит, в нашей. В какой класс пойдешь?

– В седьмой.

– Классно! – улыбается девушка. – Может, будем в одном классе. Меня зовут Станислава, коротко – Стася. Славой прошу не называть, меня это бесит. Хочешь, погуляем по парку?

Вероника тоже называет свое имя, со смешком в голосе прибавляет, что звать ее нужно только Ника и ни в коем случае не Вера. И соглашается погулять по парку, только недолго, часика полтора. Она счастлива, что впервые за две недели кто-то проявил к ее персоне интерес. И раздосадована тем, что эта девочка – не совсем та, кого бы ей хотелось заполучить в подруги. Слишком бойкая, слишком уверенная в себе. А Вероника в своих мечтах представляет себе подружку скромную, с негромким голосом и застенчивым румянцем на щеках.

Через несколько минут они уже входят в лесопарк, начинающийся почти сразу за чередой двухэтажных домишек. Дышать здесь легче, но в босоножках немедленно начинает хлюпать жидкая грязь. В гольфы впиваются хищные головки репейника, колени царапают разлапистые ветки огромных старых елей. Вероника не жалуется – не начинать же знакомство с нытья. Но с каждым шагом все больше жалеет о том, что вообще сегодня вышла из дому.

Когда выходят на дорогу, ведущую к парку, идти становится легче. Втоптанная в землю галька спасает от грязи. Через четверть часа они проходят сквозь старинные каменные ворота в парк, впрочем, такой запущенный и дикий, что он мало чем отличался от леса.

– Если б можно было выбирать, ты сколько бы жизней хотела прожить? – вдруг спрашивает Стася, которая лишь за секунду до этого болтала что-то о школьных порядках.