– Что, например?

– Ну, место, где найдут труп. Место, где можно достатьопределенную траву. Склад, где находится конкретный ингредиент.

– Правда? Я ничего не знал о таких дополнительныхрасчетах. Насколько трудно их делать?

– Некоторые очень трудно. Некоторые легко.

Мы повернули и пошли обратно.

– Насколько трудно рассчитать местонахождениетела? – спросил он, пока мы поднимались на холм.

– На самом деле, это-то довольно просто.

– А что если ты попробуешь определить местонахождениетого полицейского, которого мы сбросили в реку?

– Вот это уже сложно, поскольку здесь участвует многодополнительных переменных. Если труп просто переместили или если известно, чтокто-то умер, но не известно где, – тогда это не очень трудно.

– Это действительно напоминает озарение, – заметилон.

– А когда вы говорите о своем предвидении, оспособности предчувствовать, когда что-то должно случиться, или каким образом,или кто там будет присутствовать, – разве это не напоминает озарение?

– Нет. Я думаю, что это больше напоминаетподсознательное умение использовать статистику на фоне достаточно хорошоизвестного поля деятельности.

– Ну, некоторые мои расчеты, вероятно, очень похожи насознательный способ сделать то, что вы делаете подсознательно. Очень можетбыть, что вы просто интуитивный расчетчик.

– А этот трюк с нахождением трупа? Разве не озарение?

– Так только кажется со стороны. Кроме того, вы толькочто видели, что может произойти с моими расчетами, если мне недостает какого-тоключевого фактора. Вряд ли это можно назвать озарением.

– Предположим, я скажу тебе, что все утро менятревожило сильное предчувствие, что один из игроков умер?

– Боюсь, это выше моих сил. Мне нужно было бы знать,кто это и некоторые обстоятельства. Я в действительности больше имею дело сфактами и вероятностями, чем с подобными вещами. Вы это серьезно, насчетпредчувствия?

– Да, это настоящее предчувствие.

– А вы чувствовали то же самое, когда Графа проткнуликолом?

– Нет. Но с другой стороны, я не думаю, чтобы еговсе-таки можно было считать живым, в прямом смысле слова.

– Увертка, увертка, – сказал я, и он уловил моюулыбку и улыбнулся в ответ. Наверное, понять другого можно только побывав в егошкуре.

– Ты ведь хотел показать мне Гнездо Пса? Мне сталолюбопытно.

– Пойдем, – ответил я, и мы пошли и взобрались натот холм.

На его вершине мы немного побродили, и я показал ему тоткамень, сквозь который нас втянуло. Надпись на нем снова превратилась в елезаметные царапины. Он тоже не смог ее разобрать.

– Тем не менее отсюда открывается чудесный вид, –сказал он, осматривая окрестности. – О, вон дом пастора. Интересно,принялись ли у миссис Эндерби те черенки?

Мне представлялась возможность. Наверное, я мог ухватитьсяза нее прямо сейчас и рассказать ему всю историю, от Сохо до сегодняшнего дня.Но я понял, по крайней мере, что удерживает меня от этого шага. Он напоминалмне одного моего давнего знакомого – Рокко. Рокко был крупным, вислоухимохотничьи псом, всегда веселым; радостно прыгая по жизни или завоевывая еетяжким трудом, он всегда пребывал в таком прекрасном настроении, что некоторыхэто раздражало; и еще он был очень целеустремленным. Однажды на улице яокликнул его, и он без колебаний бросился через дорогу, не обращая наокружающую обстановку даже того элементарного внимания, которое свойственнолюбому щенку. Его переехала повозка. Я кинулся к нему, и будь я проклят, еслион не выглядел счастливым при виде меня в те последние минуты. Если бы я неразевал свою пасть, он мог бы оставаться счастливым гораздо дольше. Так вот…Ну, Ларри не так глуп, как Рокко, но и он склонен к подобному энтузиазму,который долгое время подавляла стоящая перед ним большая проблема. Сейчас,по-видимому, он почти придумал какой-то способ решить эту проблему, и ВеликийДетектив в его нынешнем обличье очень его развлекал. Поскольку я не считал, чтоон может так уж много выдать, то вспомнил Рокко и сказал себе – к черту. Потом.

Мы спустились с холма и пошли обратно, и я выслушал егорассказы о тропических растениях, о растениях средней полосы, об арктическихрастениях, о дневных-ночных циклах растений, и о лечении травами у многихнародов. Когда мы подходили к дому Растова, я заметил нечто, что спервапоказалось мне куском веревки, свисающим с ветки дерева и раскачивающимся наветру. Через секунду я узнал в нем Шипучку, подающего мне сигналы.

Я перешел на левую сторону дороги и ускорил шаги.

– Нюх! Я тебя искал! – крикнул он. – Онсделал это! Он сделал это!

– Что? – спросил я.

– Покончил с собой. Я нашел его в петле, когда вернулсяс кормежки. Я знал, что он в депрессии, я говорил тебе…

– Как давно это случилось?

– Около часа назад, – ответил он. – Потом япополз искать тебя.

– Когда ты ушел из дому?

– Перед рассветом.

– Тогда с ним было все в порядке?

– Да. Он спал. Вчера ночью он пил.

– Ты уверен, что он покончил с собой сам?

– Возле него на столе стояла бутылка.

– Это ничего не значит, учитывая то, как он пил.

Ларри приостановился, увидев, что я завел разговор. Яизвинился перед Шипучкой и рассказал Ларри, в чем дело.

– Похоже на то, что ваше предчувствие быловерным, – сказал я. – Но я бы не смог это рассчитать.

Затем мне в голову пришла одна мысль.

– Икона, – спросил я. – Она все еще там?

– На виду ее нет, – ответил Шипучка. – Но онаобычно и не лежит на виду, если только он не достает ее зачем-нибудь.

– Ты проверял там, где он ее хранит?

– Не могу. Для этого нужны руки. У него под кроватьюесть одна доска. Она лежит ровно и на вид ничем не отличается от других, нолегко вынимается, если поддеть пальцами, у кого они есть. Под ней – пустота. Онхранит ее там, завернутой в красный шелковый платок.

– Я попрошу Ларри поднять доску, – сказаля. – Какая-нибудь из дверей не заперта?