громадный недострой — институт социальной и судебной психиатрии и наркологии, несколько корпусов, причудливо соединенных.

Юлий Николаевич не обернулся, голос его смеялся:

— Пришли меня отпустить?

— Нет.

— Разве еще не началось?

— Ну…

— Что, в городе уже плохо со связью? Не можете связаться с родственниками?

Он говорил и продолжал смотреть в окно. Под корпусом экспертизы прошло трое ребят — и по грунтовке скрылись в роще.

Прониной неприятно общаться со спиной, но еще более неприятно было когда Кухмистеров смотрел на нее немигающими, темными глазами, где белка было так мало, будто не существовало вовсе. Может дело в прищуре, в массивных безволосых бровях? А может потому он в кепке? Как бы показать его окулисту?

Профессора Кухмистерова привезли недавно. В первый день он вел себя не как видный биохимик, цитолог — лупил ногами в дверь и матерился. До водворения он пытался прорваться лично к президенту, чтобы сообщить ему важные сведения, от которых зависела безопасность не только страны, но и всей планеты. Вместо приема у президента Юлий Николаевич попал сюда.

Пронина каждый раз записывала на смартфон его бред о том, что Кухмистеров работает в секретной подземной лаборатории, относящейся к проекту «Лазарь» — конечно же, на Байковой горе, под институтом эпидемиологии, где же еще? И что там одна из сотрудниц, по имени Кира — не совсем человек, не в нашем привычном понимании, Кухмистеров говорил про ее красные глаза и кошачьи зрачки, и что это не линзы, потому что зрачки меняли размер.

Иногда Пронина задавала уточняющие вопросы, желая лучше уразуметь описываемую картину, а Кухмистеров говорил — она ему не верит, но всё равно рассказывал, что знает имя нулевого пациента, и про работу на каких-то смотрящих, сыпал научными терминами.

— Я могу всё доказать, — убеждал он, — Пройдемся со мной в Протасов яр, я покажу вход в нашу лабораторию.

— Заманчиво, но попозже, — уклонялась Пронина.

И он плёл, плёл. Дескать, когда началась катавасия с лайнером «Вуду» и на пароме через Ла-Манш, то сотрудники лаборатории поняли, что произошла утечка того, над чем они работали, и случислось это, нарочно или нет, посредством смотрящих, ведь они также имели доступ к материалам исследований. Некоторые сотрудники решили привлечь внимание к засекреченному, кто тайно от смотрящих, кто в открытую, как сам Юлий Николаевич.

И Пронина кивала, кивала. Будь в руке карандаш — грызла бы.

А сейчас что-то нехорошее происходит в городе. Она пока ехала на работу, на троллейбусе с Лукьяши, читала соцсети. Правительственный квартал оцеплен, какая-то мутотень с пробками в самом центре и конечно на Печерске, станции метро «Крещатик» и «Майдан» перекрыты. Внутренний психиатр пояснял, что это протестуют против реформ, и идет некое силовое противостояние. Когда она добралась до Павловки, упала мобильная сеть. Ладно. С работы позвонила по стационарному к родителям. Вы как? Они сидели и смотрели телевизор, а там журналистка с микрофоном в руке и недоумением на лице пыталась вытянуть хоть что-нибудь у оцепления.

Кухмистеров наконец повернулся от окна. В кепке он выглядел гордо.

— Я долго думал и пришел к мысли, что если правильно расставить посты, Павловка продержится, пожалуй, дольше других частей города. Ну а наш корпус — это вообще маленькая крепость. Согласен взять руководство в свои руки.

— У нас уже есть главврач, — Пронина улыбнулась.

— Посмотрите в это окно. Я не зря около него торчу, — Кухмистров отошел в сторонку.

— И что же там? — Пронина не спешила.

— Прямо сейчас, снизу по дороге шагают зомби.

Он скосил глаза на окно. Пронина подошла, чтобы выглянуть, и тут же ощутила как указательные пальцы Кухмистрова оказались на ее глазах, а большие — под ушами.

— Очень жаль, что вы не относитесь к этому серьезно, — сказал Кухмистеров, — Но если добровольная передача мне всех полномочий не происходит, боюсь, мне тут делать нечего. Я должен выйти и вернуться в свою лабораторию.

— Никуда вы отсюда не выйдете, — спокойно ответила Пронина.

— Посмотрим. Я буду шагать позади и направлять вас.

Охранный пост в конце коридора, встает дюжий закамуфлированный Валик с пистолетом, Пронина успокаивает его:

— Всё в порядке.

— Пистолет на столик, — коротко говорит Кухмистеров.

Теперь пистолет у виска Прониной. Спускаются по лестнице на первый этаж. Коридор, ряд дверей.

— Выпускать никого больше не намерены? — спрашивает Пронина.

— Пусть гниют здесь.

На проходной странно. Бронедверь во внутренний двор отворена, и туда по полу шагами размазана кровь. Серая металлическая дверь наружу тоже открыта. На окне — а за окном белая решетка — красные брызги.

— Видите, всё уже началось, — удовлетворенно сказал Кухмистеров, — Можете оставаться тут, не знаю, где у вас больше шансов, — и вышел вон.

Сбежал с крылечка. У стены припарковано несколько машин, из-под одной торчали, подергиваясь, ноги в расползающейся луже крови. В разные стороны расходились три дорожки, и Кухмистеров избрал ту узкую, что огибала центр экспертизы и спускалась к остальным корпусам психиатрической больницы.

Справа буйствовала чаща из тополей, кленов, ясеней, теснивших к асфальту заросли крапивы. По другую сторону, за обыкновенной уже оградой, виднелись облупленные лечебно-трудовые мастерские, одно из зданий этой части выходило наружу за пределы забора полукруглым фасадом с разбитыми окнами.

— И эти окна разбили не во время зомби-апокалипсиса, а гораздо раньше! — сказал Кухмистеров, поднял пистолет и выстрелил. Стеклянным дождем рассыпалось еще одно окно.

Как заправский бегун, профессор затрусил по дорожке дальше, мимо притаившегося за старыми вишнями первого корпуса, куда Кухмистерова сначала привезли, в приемное отделение. У здания были какие-то ведущие вглубь арки, углубленный двор со сквером — на деле, множество разнородных зданий соединили в одно.

А на дороге сохла кровь!

Кухмистеров побежал быстрее вдоль бровки с синими перилами, отделявшей небольшую дорожку при самом корпусе и почти такую же узкую шоссейно-пешеходную часть. Слева, внизу в овраге, за листвой угадывались хозяйственные сооружения.

Дорога завернула и теперь шла между первым корпусом и другим, что был выше, сильнее! Страннее. Он был двух уровней, в одном крыле этажность постоянно понижалась, а рядом с окнами выглядывали жильцами портреты известных безумцев и переосмысленный врубелевский демон. Но было и другое крыло, вровень с дорогой находилась крыша его, и из крыши росла толстая приземистая башня с лесенкой. На стене башенки изображался райский сад — скакали зайцы, от кочерыжки яблока уходили прочь, спинами к зрителю, Адам и Ева — последняя прикрывала зад огромным зеленым листом, а в сторонке сидел за раскрытой книгой лысый, брадатый Бог и писал незримое пером.

Из открытой двери первого корпуса, слева за колоннами, неровно вышагала женщина с полусожранным лицом, только глаза бело