– Я отказываюсь нести эту штуку до самого пирса, – говорит четвертая тетя и косится на меня. – Я испорчу себе ногти.

– Да, я тоже не думаю, что мы сможем пронести его так далеко. Давай отнесем его обратно в камеру, и тогда все вместе спустим его вниз, когда остальные освободятся. Так будет удобнее.

– Хорошо.

Мы с трудом толкаем холодильник по тропинке, но как только он снова оказывается на гладком мраморном полу, с легкостью катим его обратно на кухню.

Лицо старшей тети озаряется, когда она видит нас, а затем мрачнеет, когда замечает холодильник.

– Что случилось? Почему эта штука снова здесь?

Я рассказываю ей о галечной дорожке и невозможности катить по ней, а она вздыхает и ведет нас в холодильную камеру.

– Подвезите его туда, – указывает она в угол. Я делаю так, как мне сказали, и после мы ставим контейнеры с выпечкой на холодильник.

– Может быть, там пока все в порядке.

Мы осматриваем холодильник. Он выглядит таким незащищенным здесь, в месте, где люди постоянно ходят туда-сюда. Как раз в тот момент, когда я думаю об этом, один из поваров отеля останавливается, увидев нас.

– Вход только для персонала, – говорит он.

– Они со мной, – холодно отвечает старшая тетя, и он хмурится, но больше ничего не произносит. Берет ящик с овощами и уходит.

– Нам нужно убираться отсюда, – говорю я.

Очевидно, что мы должны быть не здесь. Не я, в своем костюме фотографа, и не четвертая тетя, в ее блестках-фламинго.

– Вы не волнуйтесь, я прослежу за холодильником, – говорит старшая тетя, когда мы отходим в сторону.

– Мне нужно идти фотографировать невесту, но так как у нас есть еще свободное время, мы должны встретиться здесь и перенести холодильник.

Мы все втроем киваем, и старшая тетя обещает сообщить ма о плане, после чего я спешу в номер для новобрачных, чтобы ввести в курс дела вторую тетю и выполнить свою работу.

Невеста, Жаклин, вся сияет, еще до того, как вторая тетя заканчивает делать ей макияж. Ее кожа светится так, как может светиться только годами тщательно и дорого ухоженная кожа, а ее нос имеет идеальные очертания и легкий вздернутый кончик, который способен сделать только лучший хирург. Она ловит мой взгляд и, подмигнув, говорит:

– Сувенир из Сеула.

Она мне сразу понравилась.

Затем мы все представились, хотя я, конечно, уже виделась с невестой, но там было много новых лиц, включая ее маму и, казалось, двенадцать сотен подружек невесты, которые все были в халатах и ходили туда-сюда, потягивая из фужеров шампанское.

Комната невесты огромная, она даже немного больше, чем наш с мамой дом с двумя спальнями, великолепно украшенной гостиной и столовой с большой люстрой. Здесь также царит беспорядок: каждая свободная поверхность покрыта небрежно наброшенным платьем, или туфлями на каблуках и сумочками, или тушью для ресниц и бокалами с шампанским.

Официант расхаживает вокруг с подносами шампанского и клубникой в шоколаде.

Вторая тетя устроила место для макияжа у окна для наилучшего освещения. Рядом с ней две ее помощницы со своими собственными рабочими местами, и они деловито наносят штрихи на лица подружек невесты.

Я вытаскиваю свой родной «Кэнон» и прикрепляю светочувствительный 50-миллиметровый объектив. Я купила его себе в качестве рождественского подарка в прошлом году, и он стоил каждого проклятого цента. Фотографии получаются роскошными, фокус четким, а фон нежно-размытым. Обычно мне приходится довольствоваться 35-миллиметровым при съемке в гостиничных номерах, потому что мне нужен более широкий угол, чтобы все охватить, но этот номер настолько огромен, что я легко справляюсь с помощью 50 миллиметров. Рай!

– Можно мне сфотографировать свадебное платье, пожалуйста? – спрашиваю я Жаклин.

– Конечно! Мисс Халим поможет тебе. Она главная подружка невесты. – Жаклин улыбается высокой стройной девушке, которая закатывает глаза.

– Она сказала это только для того, чтобы мне польстить. Я Морин. Приятно познакомиться, – говорит девушка с язвительной улыбкой.

– Да, но это сработало, – смеется Жаклин.

– Только потому, что я люблю тебя, ты, соплячка. – Морин поворачивается ко мне. – Пойдем, помогу тебе с платьем. Это работа для двоих.

Она не шутила. Платье настолько огромное, что потребовались наши общие усилия, чтобы снять его с манекена и повесить на окно во всю стену. Солнечный свет, падающий сзади, делает его почти прозрачным, и каждая деталь кружева просвечивает. Я ожидала увидеть платье от Веры Вонг или Александра Маккуина, но на шелковой этикетке написано «Биянь», что становится приятным сюрпризом. Индонезийский дизайнер. Это заставило меня полюбить Жаклин еще больше. Пока я фотографирую платье с разных сторон, мне кажется, что это первый раз, когда я фотографирую свадебное платье от индонезийского дизайнера, и это нечто особенное. Это напоминает мне о любви к фотографии и о том, почему я решила присоединиться к семейному бизнесу в первую очередь. Если бы свадебная фотография могла быть чем-то интимным: только я, моя камера, красивые платья и счастливые пары, а не семейные обязанности и драмы, которые этому сопутствуют. Но сейчас не время думать об уходе из семейного бизнеса.

Я фотографирую все остальные детали: красные подошвы «лабутенов» невесты, которые, несомненно, искалечат ей ноги, пышный свадебный букет, который создала ма, приглашения.

– Танте Йохана, – обращаюсь я к матери невесты. Танте означает «тетя» на индонезийском (я никогда не могла заставить себя называть старших просто по имени). – Можно мне сфотографировать украшения, пожалуйста?

На китайских свадьбах украшения невесты надевают в последнюю очередь. Обычно это подарок от родителей. Я сделала десятки снимков того, как родители надевают бриллиантовые ожерелья на своих дочерей, и всегда это горько-сладкий момент, полный слез, счастья и улыбок.

Танте Йохана улыбается мне и приглашает в спальню. Она достает бархатную коробочку из сейфа и открывает ее.

– Что скажешь?

Это великолепный набор: серьги, ожерелье и браслет. Все они усыпаны бриллиантами, расположенными в виде симметричного рисунка, самый маленький бриллиант в наборе выглядит примерно на один карат, а самый большой более трех. Я смотрю на комплект, который, должно быть, обошелся им в сумму более миллиона долларов.

– Это удивительно, – говорю я ей, и она улыбается мне в ответ.

– Знаешь, он разработан индонезийским ювелиром, – говорит она с явной гордостью.

Я прошу ее остаться в комнате, пока фотографирую украшения. Я никогда не позволила бы себе оставаться наедине с чем-то дорогим, просто на случай, если вещь пропадет и меня обвинят в этом. Закончив с драгоценностями, я пододвигаю коробку обратно к танте Йохане и снова ее открываю, чтобы она увидела, что все осталось нетронутым. Она улыбается и возвращает ее обратно в сейф. Я