Он глотнул, зачерпнул снова, попробовал даже улыбнуться:вот, мол, ем, уважение выказываю, но рука дрожала, ложкой тыкал мимо рта,разливая горячую похлебку. Хлебнул снова, попался кусок вроде бы мяса,проглотил, а со вторым пришлось остановиться, не задохнуться бы, разжевал,проглотил, а старуха наблюдала прищуренным глазом.

Залешанин ел, искательно улыбался, проклятая бабка следит,как ест, ни одну ложку не пронесешь мимо рта. Пахнет мясом, но и вкус мясной…или почти мясной. Что-то срединное между мясом и рыбой. Точнее, между рыбой иптицей…

Бабка удовлетворенно кивнула, Залешанин в замешательствеощутил, что ложка задевает дно, а сперва миска казалась размером с корытце.

– Изголодался, – сказала бабка знающе. – Мужикмолодой, здоровый, сила играет… Но совестливый! Меня, старуху, боишься объесть.Так ведь?

– Гм, – пробормотал Залешанин. – Ну, не так ужчтоб очень… Тебе кот готовит, бабушка?

– А что, шерсть в супе?.. Ежели оголодал, на цветшерсти не смотрят.

– Да, – согласился Залешанин. – Мне всеодно – с черного кота шерсть или с белого.

– Молодец, – одобрила Баба Яга. – А то былтут один… Как увидел моего кота, сразу в крик: черный кот! Страсти! Несчастье…Белого ему подавай, паскудник.

Она убрала пустую миску, взамен поставила неопрятного видачашу, желтую, но чистую. Почти до краев колыхалась такая же темная жидкость,попахивало кровью.

– Где он теперь? – рискнул полюбопытствовать Залешанин.

– Да куда он денется, – ответила старухарассеянно. – Здесь…

Он сделал осторожный глоток, стараясь не сильно перекашиватьрожу, пахнет мерзостно… хоть если по-честному, то скорее непривычно пахнет, атак, если внюхаться, то терпимо…

Отпил почти до половины, а когда опускал, наконец сообразил,что пьет из человеческого черепа. Только что по бокам малость меди и старогосеребра для красивости.

Пальцы разжались, роняя чашу, но уже почти поставил, нерасплескал, дрогнувшим голосом торопливо поддакнул:

– Что белый – в лесу в грязи извозишься, не отмоешь!Хуже, чем белая ворона. А кот и должен быть черным. Белый кот – развекот? Урод какой-то…

Старуха одобрительно кивала, глаз ее постепенно изярко-багрового становился почти зеленым. Залешанин, подбодрившись, сказал:

– Хорошо готовишь, бабушка. Будет время, еще как-нибудьзаеду к тебе, чтобы с котом поздороваться, отвару твоего отведать…

Замер с сильно бьющимся сердцем, как старуха примет такиеслова, но Баба Яга отмахнулась:

– Не заедешь.

Сожрет, понял Залешанин, замирая. Сожрет, и не копыхнешься.

– Что так, бабуля? – спросил он заискивающе.

Она равнодушно повела на него огненным глазом:

– Зарежут тебя, милок.

– Бабуля! – вскрикнул Залешанин.

– А что? – буркнула она. – Чем ты лучшедругих?.. Князь брата родного зарезал, а уж тебя…

Она махнула рукой, удалилась в угол. Слышно было, как тамхрустели стебли сухой травы, потек густой запах полыни, молочая, красавки.

Залешанин сидел с сильно бьющимся сердцем. Сказала, что егозарежут. А потом и довольно ясно уточнила, кто именно зарежет… Странно, нодух взыграл, душа подпрыгнула, прошлась на ушах. Значит, бабка его не съест,если такое говорит! А супротив судьбы что против рожна…

Старуха протяжно, с завыванием зевнула. Залешанинпередернулся, зубы у бабки как у коня, только острые как ножи, а клыками быжелуди рыть под дубом…

– Спать пора, – заявила ведьма. – Ты гость,выбирай, где спать ляжешь. Со мной на печи, тут тепло и шкуры мягкие, в сеняхли с моей внучкой… правда, ложе там одно, или же в сарае возле своего коня?

Даже если не сожрет, мелькнула мысль, все же спатьс такой… Что ей самой лет тыща, что внучке сот пять, все они кикиморы назагляденье, водяной или Кощей могут и позариться, но он даже не чугайстырь,лучше уж в сарае рядом с красавцем конем.

В пристройке пахло свежепролитой кровью. Залешанинзаставлял себя думать, что старуха белку какую или барсука задавила, шкурусняла, но воображение рисовало в открытых дверях зловещий силуэт с длиннымножом в руке.

Чертов конь всю ночь чесался, хрустел сеном, будто жевалсочные листья лопуха, пару раз с такой силой влупил копытом в стену, чтоЗалешанин вскочил и долго не мог заснуть с бьющимся сердцем. Вслушивался вкаждый шорох, а вокруг, как назло, либо скреблось, либо пищало, кувикало, наголову сыпалась труха, будто по крыше ходили с длинными ножами в руках…

Он не помнил, спал хоть чуток или нет, но, когда в щелисарая начал пробиваться рассвет, сердце взыграло, пошло колотиться о ребра, какдурак о доски боярского забора. Конь дремал – наконец-то, скотина! –но чавкал как свинья, и во сне жевал овес, если это овес… в лесу?

У колодца красивая юная девушка брала воду. Румяная,налитая сладким соком, как наливное яблочко, тонкая в поясе, но с высокойгрудью и широкими бедрами. Вы­глянуло солнышко, пронзило ее лучами. Длинноеплатье вспыхнуло, просвеченное насквозь. Увидела молодого парня, что вышел изсарая и глазеет на нее, застеснялась, на спелых щеках выступили ямочки,поспешно начала одергивать и без того длинное платье.

– Ты кто? – выдохнул он счастливо.

– Я Василиса Прекрасная, – ответила оназастенчиво, – вон из той избушки на курьих ножках. Я бабина внучка.А ты откуда, добрый молодец?

– Из сарая, – сказал он с сердцем. – А зовусья – дурак из сарая!

Светлый лес остался позади, он не заметил, что копыта коняснова не стучат весело по твердой земле. Землю покрывал темный толстый мох,влажный, вздыбленный подземными корнями, что как гигантские белесые червирвались наружу, кое-где прорывали мох и торчали страшными уродливыми дугами,медленно темнея на свету.

Вспомнив старую ведьму, он передернулся так, что чуть несвалился с коня. На прощанье она сказала, что он как вылитый ее муж, ну простовылитый, даже улыбался вот так же краешком рта… Залешанин не рискнул спросить,кто же муж, не Кощей ли Бессмертный, и хорошо, что не спросил. Старуха ажпрослезилась от воспоминаний, велела подождать и, пока он обмирал от страха: авдруг передумает и сожрет, долго рылась в неведомых закутках, а вернулась с пучкомтравы и крохотной деревянной баклажкой:

– Возьми. Чую, ты из тех удальцов, кому пригодится.

– Что это? – спросил он осторожно.

– Это разрыв-трава, любые запоры отопрет, – голосведьмы стал хитрым, – а в твоем деле, милок, это как раз самая нужнаятравка, верно?..

– Спасибо, бабушка, – поблагодарил Залешанин.