– Мне бы на сеновал или еще куда…

– Потом, – отрезал человек. – Тебя сейчас желаетвидеть наша светлая княгиня.

Залешанин спросил осторожно:

– Княгиня Огневица?

– Светлая княгиня, – поправил мужик строго. Залешанинпотупился, ибо назвать светлого князя просто князем – значит оскорбить,ибо князь правит только своим племенем, а светлый – объединением племен, где укаждого свой князь. – Меня зовут Черный Бук, я управитель княжескогохозяйства. Отряхнись, смочи волосы, а то торчат как… не знаю у кого. Светлаякнягиня не любит!

И когда шли через двор, он чувствовал себя голым наперекрестье десятков пар глаз. Терем приближался, вырастал, Залешанинчувствовал его тяжесть. Если терем Владимира сложен из легкой сосны, то здесьподбирали только матерые дубы – толстые и с неимоверно плотной древесиной,не один топор затупили да выщербили. Тяжесть чувствуется всюду, словно бы самаземля просела под неимоверным весом.

Он поднялся на крыльцо, новенькое и широкое, ни одна доскане скрипнула, хоть таран роняй. Черный Бук толкнул дверь, двое стражейотступили в тень, в сенях пахло травами, жареными орехами, медом.

– Ножи оставить здесь? – спросил Залешанин на всякийслучай.

Черный Бук отмахнулся:

– Не стоит. Если не так что скажешь или не так взглянешь, тои бровью повести не успеешь…

На том конце сеней еще двое стражей загораживали дверь.Черный Бук кивнул, оба отступили, дверь внезапно распахнулась, открывпросторную палату, скромную и вроде бы нежилую. Черный Бук молча прошел клестнице, ведущей наверх, снова ни одна ступенька не скрипнула, тверже, чем какиз камня, даже поджечь такие непросто, сапоги Черного Бука мерно бухали поступеням, подошвы двойные из кожи вепря, прохвачены черной дратвой…

Внезапно взгляд Залешанина поднялся выше сапог, он ощутил,что оба уже стоят в горнице, в щели окон-бойниц падают узкие, как лезвия мечей,лучи солнца, а в дальнем конце за столом сидят люди. Над головами по всей стенераспяты медвежьи шкуры, явно сохраняя тепло, из оружия на стенах два-тритопора, четверка мечей, но простых, гридни вооружены лучше, явно здесь ценятлишь за то, что их брали в руки прежние князья.

Залешанин на всякий случай поклонился в сторону стола,голова не отломится. Глаза начали привыкать к полумраку, рассмотрел средимужчин молодую женщину. Одета как для похода или долгой ходьбы по лесу, поверходежды кольчуга из таких тонких колец, что стоит пару деревень, красные, какпламя вечернего костра, волосы свободно падают на спину, только перехваченыпосередине зеленой лентой.

Женщина властным движением отпустила воевод. Залешанин немог оторвать взгляда от ее нечеловечески зеленых, как и положено колдунье,глаз. Огромные, блестящие, как лесные озера, расширенные, брови вздернуты, носпрям, лицо бледное, подбородок слегка выдвинут вперед, ею бы любоваться… еслибы не знать, что это и есть самая могучая из колдуний на землях Новой Руси.

Он вздрогнул, обнаружив, что княгиня-колдунья уже стоитпрямо перед ним, рассматривает с брезгливым интересом, словно диковинного жука,коего раздавить каблуком просто, но пальцем потрогать боязно: вдруг щипнетжвалами.

– Я чо? – пробормотал он торопливо. –Я ж ничо!.. Только ехал мимо. Я не лазутчик.

Глаза княгини стали шире, а губы дрогнули в сдержаннойулыбке.

– Кто сказал, что ты лазутчик? С лазутчиком разговорпрост. За ноги да к вершинкам деревьев. Чтоб землю не поганить. А вороныпохоронят в своих утробах.

– Небо, – прошептал Залешанин. – Что значит в лесуживете.

– В лесу, – подтвердила княгиня, – но даже влесу нам ведомо, что послал тебя Владимир, убийством брата своего захватившийпрестол киевский… Значит, ты его человек.

Залешанин пробормотал:

– Если так уверены… а люди здесь, как погляжу, сурьезные, топочему я еще жив? Даже супу дали. Правда, у нас собакам дают лучше…

Княгиня светло улыбнулась:

– Волхв отсоветовал. Не друг ты ему вовсе, говорит.И не слуга. К тому же Владимир тебя замыслил убить, и ты это скороузнаешь… Что-то еще плел про особый нож, режет любую кольчугу из дамасскойстали, будто паутину… но дальше его видения совсем смутные. Только и сказал,что узрел такой нож у тебя… Ну а кто носит такую кольчугу, я знаю.

– Какой нож, – ответил Залешанин затравленно. –Палица при мне только. Да ложка за голенищем. А нож… Разве это нож?

– Ложка у тебя добрая, – согласилась княгиня. –У нас половники мельче. Ладно, мы тебя… пожалуй… отпустим. Даже живымотпустим… Пожалуй, даже не покалечим…

Она словно бы призадумалась над своей щедростью, колебалась,а он подумал затравленно, что пакость какую-то учинят обязательно. Отпустят,даже не покалечат, только в жабу обратят, а то и вовсе в червяка.

Княгиня оглянулась по сторонам, отошла от окна. Залешанинсказал тупо:

– Воля твоя.

– Вот и ответствуй по моей воле, – сказала она строгимголосом, но Залешанин, чья душа была на пределе, уловил оттенок не тонапряжения, не то страха, – я изволю знать… о верховном волхве Владимира!

Залешанин пробормотал:

– Я ж не волхв и даже не княжий дружинник… Что я могу онем знать?

Она кивнула:

– Знаю. Но ты видел его последним. Всего два дня тому.

– Ну, – пробормотал он, – зверь как зверь… Морда,лапы… Ревет. До меда, знать, охоч. Или корову задрать хочет.

Ее глаза блеснули гневом.

– Шутить со мной вздумал?

Он отшатнулся, вскинул руки:

– Да рази посмею? Но я не знаю, что ты хочешь услышать!.. Онволхв Владимира. Тот в нем души не чает… Видать, в детстве мечтал статьповодырем медведя. Когда я их видел, они почти всегда были вместе…

– Он что-то советовал князю?

– Конечно!

– Что?

– Да рази я не сказал, – выкрикнул он, – если быслышал?

Она медленно кивнула, не сводя с него глаз:

– Понятно, князь без него ни шагу… Сам хитер как змея, вЦарьграде всяким коварностям обучился, но все равно без этого… ни ногой запорог…

Залешанин воскликнул:

– Точно! Нашел с кем советоваться. Медведь, он и естьмедведь. Здоровый – это точно. Хату свернет, когда рассердится.

Она поморщилась:

– Он часто сердится?

– Ни разу не видел, – признался Залешанин. – Нодолжон же как-то силу показывать? Я б не утерпел.

– Ты прост как дрозд, – сказала она презрительно. Векиее опустились, скрывая взгляд.