– А как насчет того, что сперва накормить-напоить, вбаньку сводить, а потом расспрашивать?

Злой голос посоветовал:

– Ты это Бабе Яге предлагай.

А другой, даже повизгивающий от усердия, попросил:

– Старшой, дай я его стрелой сшибу! Вот те душу о заклад,что попаду между глаз!

Залешанин вскрикнул торопливо:

– Да заплутал я просто! Ехал в Царьград, а тут набросилиськакие-то лохматые, еле ноги унес… Да заблудился в лесу. Если позволитепереночевать, утром уеду восвояси, а боги вас наградят!

Он в напряжении ждал ответа, а голос буркнул с презрением:

– Это за тебя-то наградят?.. Ладно, проезжай.

Залешанин услышал скрип, но ворота оставались недвижимы.Конь осторожно вступил на мост, копыта застучали глухо, мост из толстых бревен.Слева в створке ворот приотворилась дверка: узкая, но всадник протиснется, еслипригнется к самой гриве, став совсем беззащитным перед стражами.

По спине прошел недобрый холод. На миг пожалел, в темномлесу не так жутко. Не зря говорят старики, что человек – самый страшныйзверь, когда он зверь.

По обе стороны ворот две башни высились не зазря: когдапротиснулся в узкую дверь, увидел в трех шагах еще одни ворота, запертые. Надголовой недобро потрескивало, он узнал знакомый звук сгибаемого орешника.Значит, луки у них длинные, приспособленные бить со стен далеко и со страшной силой.

– Да я один, – сказал он дрогнувшим голосом, – выж и калитку за мной заперли…

– Проходи, – велел голос сверху.

Грюкнул тяжелый засов. Конь торопливо протиснулся вследующую калитку, а Залешанин звучно ударился лбом о низкий край, услышалдовольный смешок стражей, но смолчал, хотя в глазах вспыхнули костры.

Под ним задрожало, конь встал как вкопанный. Залешанинпомотал головой, искры и туман в глазах рассеялись. Конь стоял, мелко дрожа, вокружении огромных псов, страшных, с оскаленными пастями, а со всех сторондвора сбегались такие же огромные и лохматые чудища. Залешанин застыл, страшасьшелохнуться. Если человека можно напугать, попереть на него, то пес есть пес,его не испугаешь ни мечом, ни ножом, ни боярской грамотой: все равно кинется, азубы вон какие!

Двор был широк, на той стороне полукругом идут постройки,сараи, конюшня, две или три кузницы, амбары, чуть дальше виднеется крышатрехповерхового терема. Из построек выходили люди, вытирали руки о кожаныепередники, смотрели ожидающе. Из окон выглядывали любопытствующие бабы и дети.

Один из мужиков лениво направился в его сторону. Не отрываявзора от Залешанина, цыкнул на псов, те оторвали задницы от земли, кое-ктонехотя попятился, но все смотрели и облизывались, скоро ли позволят вцепитьсяэтому… в глотку.

– Откуда? – спросил мужик.

Залешанин чуть осмелел:

– Конь подо мной сейчас упадет… Может быть, мне позволятнаконец сойти на землю и хотя бы отведать водицы?

Мужик оглядел коня с сочувствием:

– Да, заморил… Поводи по двору, пусть остынет. А то запалится,если сразу к колодцу… А потом и ты можешь напиться. После коня.

– Благодарю, – буркнул Залешанин. – Какой добрыйнарод древляне!

– Мы такие, – согласился мужик гордо. – Последнююрубашку с себя для гостя! Да что рубашку, шкуры снимем. За что боги нас илюбят.

Залешанин спрыгнул, расседлал коня, свалив тяжелое седло наземлю, так как не сказали, куда нести, а помочь никто не вызвался, повел коняпо двору. Псы неотступно следовали сзади, а мужик остался, следил из-поднахмуренных бровей.

Залешанин, когда проходил мимо, спросил словно невзначай:

– Искоростень отстроился, любую осаду выдержит. Не хазаропасаетесь?

Мужик поколебался, но Залешанин не был похож на княжескогодружинника, все же ответил уклончиво:

– А хоть хазары, хоть торки… хоть кто. Свое надодержать на запоре.

– Понятно, – ответил Залешанин.

«Хоть кто» – это, конечно же, кияне. Не столько самикияне, как захватившая Киев чужая дружина, что еще при деде нынешнего князя,князе Игоре, начала налагать дань на окрестные племена. Наложила и на древлян,а когда дружину Игоря истребили, а самого страшно казнили, разорвав деревьями,его жена Ольга явилась с еще большим войском, сумела взять и сжечь Искоростень.Правда, дань уменьшила. Но все же Киев далеко, мало ли что там… Могут и самидруг другу глотки порвать. А явятся с войском, то в этот раз Искоростеньуже не тот, голубей да воробьев во всем граде ни одного не отыщешь!..

Залешанин жадно хлебал жидкую похлебку, вокруг веселостучали ложки, кто уже выскребывал со дна пригоревшую кашу, кто шумно хлебалдревесный квас, на него смотрели во все глаза, чужаки здесь бывают явно редко.

Залешанин старался держаться незаметно. Веяло злом, тут быпоскорее отужинать да лечь спать, лучше бы подле коня, а они пусть остаются сосвоими обычаями, обособленностью, ему это все до одного места.

Он допил квас, торопливо встал, поклонился всем, но, когдапробирался между лавок, ощутил, как в челядную вошел кто-то сильный и властный.На загривке поднялись волосы, он ощутил, как напряглись мышцы, а внутризародилось и пригасло до времени злое рычание.

Не оглядываясь, дошел до двери, облегченно вздохнул.И тут негромкий голос произнес:

– Исполать тебе, чужестранец.

На крыльце стоял человек, при взгляде на которого Залешанинсразу понял, почему здешний народ зовут древлянами. Среднего роста, ночудовищно коренастый, руки как ветви дуба, ноги словно старые стволы, даже лицобудто ожившая кора столетнего дуба: суровое, коричневое, в глубоких резкихморщинах. Глаза, похожие на жуков-древоточцев, прячутся под наплывами мощныхнадбровных дуг. Пахло живицей, листьями, чувствовался кисловатый ароматмуравьиной кислоты.

– И тебе того же, – осторожно ответил Залешанин.Он вежливо поклонился. – Я только заблудившийся путник. Ваших дел некасаюсь, выведывать не выведывал… Сейчас засну, где укажут, а с восходом солнцауеду…

Человек сказал так же негромко, но в голосе чувствоваласьсила и врожденная привычка повелевать:

– Выведывальщика не допустили бы даже до ворот.

– Разве по мне угадаешь? – спросил Залешанин невольно.

– А чьи, по-твоему, волки тебе перебежали дорогу?А чья сова летала над тобой на распутье? А кому ты бросил ломотьхлеба?.. Мы знаем о тебе больше, чем ты думаешь. Может быть, даже больше, чемзнаешь о себе сам. Следуй за мной, чужак.

Залешанин в замешательстве произнес осторожненько: