— Забрали Левку в ментовку!

— Ты мне рифмами зубы не заговаривай, скажи лучше, когоони из мужиков допрашивали, ты ведь в курсе?

— А то! — Горделиво тряхнул поредевшими кудрямиАнтон. — Допрашивали всех ваших, даже каждому домой звонили, чтобы узнать,кто во сколько на работу уехал.

— И что выяснили?

— Ниче! Зорин с Сережкой живут одни…

— Зорин с Сережкой?

— Ну да.

— Живут?

— Че? — он непонимающе на меня уставился, а потомкак прыснет. — Ну молодежь пошла, одни пошлости на уме. Я в смысле, что итот и другой живет один.

— Фу, — облегченно выдохнула я. — А то янапугалась.

— Ну, слушай дальше, — с азартом престарелойсплетницы продолжил Симаков. — Кузинская жена раньше его на работуотчаливает, так что во сколько отбыл ее муж, не знает. Санин с Маниным вообщетолько что прибыли, у них машина по дороге сломалась, они чинились 2 часа.

— И откуда ты все знаешь? — подозрительноприщурилась я.

— Оттуда, — многозначительно хмыкнул Антон. —Допрос знаешь, где ведут? Прямо подо мной, — он топнул ногой пополу. — А у меня радар есть.

— Радар?

— Ага, — и он показал на пустую литровую банку,стоящую на столе. — Прикладываешь к стене или полу и слушаешь.

— Ну, теперь мне ясно, откуда ты узнаешь процент премиипервее всех. Кстати, ты случайно, не видел, во сколько каждый из наших мужиковна работу пришел?

— Кузин вместе со мной в проходную входил, это точно,Зорин, говорят, чуть раньше, его наши тетки видели, Серега опоздал примерно начас, а про Санина-Манина я тебе говорил. — Антон придвинулся ко мне изаговорщицки зашептал. — Выходит, что никто из них и не мог.

— Да нет. Выходит, что кое-кто мог…

В полной растерянности я вышла из комнаты, даже не обративвнимания на обиженную физиономию Антона и на его вопросительные взгляды. Мнепришла в голову мысль. И мысль эта, при всей ее первоначальной абсурдности,была не так уж и глупа, а именно… Мне вдруг подумалось, что Санин с Маниным,например, могли приехать к восьми, кокнуть вахрушку, потом спокойно сесть вмашину и уехать в противоположном институту направлении. Мог это сделать иСеренька, он же опоздал…

Ох ты боже мой! До чего ж погано подозревать людей, скоторыми бок о бок проработал несколько лет. И до чего, оказывается, сложноабстрагироваться от личной приязни к ним, для того, чтобы беспристрастно судитьо происходящем.

О-хо-хо! — охала я, бредя по коридору. Э-хе-хе! —кряхтела, сидя в своей комнате под розаном. У-ху-ху! — вздыхала,пережевывая безвкусный обед.

В два я настолько устала от окружающего и от себя самой,такой разбитой и нечего не соображающей, что, не смотря на то, что намподкинули кой-какую работенку, решила уйти домой — как-никак с утрецатако-о-о-е пережила, что ни каждому дано увидеть даже в фильме ужасов.

На сей раз в институт я вламываться не стала — решилаподождать, когда все остальные подтянуться. Так и стояла у крыльца, ковыряяноском сапога подмороженную грязь. На ничейных собак смотрела, на тополя, наодинокие машины, так редко проезжающие мимо нашего богом забытого НИИ. Вотговорят, что нет ничего хуже, чем ждать и догонять. Не согласна! Вернее,согласна, но не до конца. Я, например, при том что вечно гоняюсь за каким-товидом транспорта, и страшно от этого страдаю, предпочту именно погоню, нежелибесцельное ожидание. Объясню почему. Когда я мчусь за ускользающим от менятрамваем, я что-то предпринимаю: шевелю конечностями, прибавляю или убавляюскоростью, машу руками, кричу, наконец, короче, произвожу действия,способствующие моему успешному предприятию. А шо це таке — ожидание? Лишь тупаяпокорность судьбе. Ведь в этом случае от меня ничегошеньки не зависит, а мнетакое бездействие претит.

И вот именно от такого бездействия в это ясно-морозное утроя и страдала. Уже и на тополя насмотрелась, и собак распугала, и грязи нарылагору величиной с Мамаев курган, а нихлоровцев все нет. К 8-20 я почти впала вкакой-то транс, по этому бумцанье трамвая по рельсам, громкое, дажеоглушительное, мне показалось тихим шуршанием ужика в траве.

Чекнулась — резюмировала я, отогнав от себя дурман. Тут же вушах зазвенело, зарокотало, загомонило. Не иначе, дождалась.

— Ты чего тут стоишь? — удивилась Маруся,поравнявшись со мной.

— Вас жду.

— Нет бы чайник поставила, — недовольно пробубнилаКняжна.

— А круассанов горячих вашему высочеству ненадо? — разозлилась я.

— Я бы от обычных плюшек не отказалась, —запальчиво ответила Ленка.

— Да заткнитесь вы, сороки, — урезонила насМаринка. — Я вам блинов принесла, сейчас поедим.

— А варенья? — я даже зажмурилась, предвкушаястоль дивную трапезу.

— Есть варенье, — смилостивилась надо мной Княжна,она хоть и бубнила постоянно и отчитывала меня, но скорее для порядка, а не созла. — Специально твое любимое принесла. Сливовое.

По истине, сегодня мой день! Блины да еще со сливовымвареньем — это же настоящий праздник для такой обжоры, как я.

А я вам разве не говорила, что обожаю поесть? О, да это жецелая история! Начнем с того, что в детстве я не ели практически ничего, как таДюймовочка, которой и горошины хватало, беда только в том, что я и горошину нежелала проглатывать. Как меня бабушка обхаживала, чтобы я питалась хотя бы 2раза в день: и в цирк обещала сводить, и постель разрешала не заправлять, идаже клялась купить мне собаку, как только я пойду в школу. Но ничего непомогало — есть я категорически отказывалась. Именно по этому меня пересталиводить в детский сад, где я закатывала скандалы с битьем посуды, стоило тольковоспитательнице поднести к моему рту ложку с гречневой кашей (кстати, гречку ядо сих пор терпеть не могу).

И бабушка придумал гениальный в своей простоте выход. Всякийраз, как наступало время обеда, она приглашала к нам в гости Сонькину старшуюсестру Нину, девчушку прожорливую, пухлую и румяную. Нинка никогда неотказывалась ни от супов, ни от каш, ни даже от колбасы с жиром, более того,стоило только ей положить все это на тарелку, как она сметала предложенное всчитанные минуты. Ее аппетит был заразителен, и я потихоньку начала кушать.

Будучи уже школьницей, ела я, как грудничок. Ложку картошки,кружку молочка, единственное, что поглощала в неограниченном количестве, такэто конфеты «Барбарис». Лет в 13, когда все мои ровесники сводили с умародителей своим обжорством, я только начала есть: впервые попробовала печень,суп, пельмени, до этого все это я просто в рот не брала. В институте отведалахолодец, оказалось, что объеденье. Устроившись на работу, продегустироваласало. Господа! Я даже не догадывалась, как это вкусно, раньше-то я ипредставить не могла, что жир мертвой свиньи может мне настолько понравиться.