И вот с тех пор, ем я с таким завидным аппетитом, что дажеСонькина сестра Нинка мне бы позавидовала. Особенно я люблю все то, что вреднодля здоровья и фигуры, а именно: копченое, сладкое и соленое. Шоколад, торты,жирную скумбрию, сало, тушеную со свининой фасоль, плов — все это я обожаю! Аеще пиво в неограниченных количествах, орехи, чипсы. Мои товарки только дивудаются, когда видят, как часто я совершаю набеги на холодильник.

— Ты скоро не пролезешь в дверь! — ругается наменя Княжна.

— И печень посадишь, — вторит ей Маруся.

— А еще прыщами покроешься, — добавляет ЭммаПетровна.

Но мне все нипочем! Я отъедаюсь за предыдущие 20 летголодовки, ни на минуту не беспокоясь ни о фигуре, ни о здоровье. Просто ясчитаю, что если пища в удовольствие, то вреда она не принесет. А что касаетсяфигуры, то она у меня почти идеальная: тонкая талия, крутые бедра, аппетитнаяпопка, полная грудь, чуть округлый животик. До модельного стандарта мне,естественно, далеко, но даже если я буду изводить себя диетами, то при моейкрупной конституции, все равно не стану двойником Кейт Мосс. И слава богу! Мнемои формы, а-ля Дженифер Лопес, нравятся гораздо больше, чем суповой наборсупер-моделей. И, поверьте, не только мне.

Но, пожалуй, приостановим поток самовосхваления, и вернемсяк повествованию.

В комнату мы ввалились в полном составе. Тут же загрохоталистульями, защелкали выключателями, зашаркали подошвами сапог, вытирая их оковрик. Я нетерпеливо завозилась с плиткой.

— Давай, Маринка, блины! Есть хочу.

— А когда ты не хочешь?

— Когда сплю.

— А я именно ночью и хочу, — пожаловаласьМарья. — Иногда просыпаюсь часа в 2 и иду на кухню пельмени варить.

— А я, — гордо сообщила я. — После 6 не ем.По этому ваши пророчества насчет того, что скоро я не пролезу в дверь, несбудутся. И я останусь стройной и красивой до…

— До? — вопросительно вытаращилась не меня Маруся.

— До… До самой смерти, — упавшим голосом закончилая.

— Леля, ты чего? — испугалась за меня Маруся. Она,в отличие от других, уловила перемену, произошедшую с моим лицом.

— Там. — Я ткнула пальцем в свой стол.

— Что там?

Все, как по команде, обернулись. И увидели то, что минутуназад увидела я — мой разгромленный, выпотрошенный стол. Ящики валялись наполу, а содержимое их, смешанное в кучу, громоздилось рядом. Перевернутыестаканчики, с высыпавшимися из них ручками и карандашами, бумажки, скрепки, ипрочие мелочи покрывали поверхность стола почти сплошь.

— Ты всегда была не слишком аккуратной, —нахмурилась Эмма Петровна, — но сегодня ты превзошла саму себя.

— Надо было так нахавозить! — охнула Марья.

— Когда бы она успела? Мы ведь только пришли. —Княжна глянула на меня растеряно. — Откуда этот бардак?

— И почему ты так побледнела? — испугалась Маруся,а сама тем временем подошла к моему столу. — Фу, гадость!

— Не трогай! — выкрикнула и бросилась оттаскиватьподругу от стола. — Или перчатки надевай!

— Почему?

— Пусть милиция приезжает, отпечатки пальцев снимает.

— Ты думаешь, кто-то обыскал твой стол…

— А ты как думаешь? — выкрикнула я. — Толькочто он искал? — Я зашарила по захламленной поверхности, разгребаяперемешанную канцелярскую мелочь.

— Ничего не пропало? — спросила Марья, высунувшисьиз-за моего плеча.

— А чему тут пропадать? Денег нет, косметики тоже. Однибумажки. А бумажки он изорвал… Козел…

— А тот документ, который Слоник нашел? Его тоже порвали?

— Нет. — Я достала из сумки книжку, в серединекоторой красовался потрепанный листок, использованные мной в качествезакладки. — Кстати, в пятницу я проконсультировалась по поводу этойбумажки с доктором Швейцером. Он сказал, что это ерундовая писулька, скореевсего, контрольная по неорганической химии какого-нибудь студента заочника.Сказал, что смело могу выкинуть. — Я засунула книгу обратно всумку. — Вот дочитаю роман и выкину…

Хмуро оглядев завалы, я начала потихоньку их расшвыривать,едва прикасаясь к предметам обтянутыми перчатками пальцами.

— И что же он искал?

— А кто ОН? — свистящим шепотом спросила Маринка.

— Кто, кто? Маньяк! — испугала саму себя Княжна.

— Ой, мама! — Маруся охнула и брякнулась на стул.

— Да какой маньяк? — разозлилась я. — Чего выболта…

Я замолкла, ибо под грудой ластиков, только что мноюразобранной, я обнаружила лист белой бумаги, на котором красным фломастеромбыло написано:

Берегись, сука!

— Ох, — охнула я, резко отстраняясь от стола,будто кровавые буквы могут причинить мне боль.

— Ох, — испуганно вдохнули все.

Потом загалдели. Каждая старалась перекричать остальных.

— Это кто-то так шутит! — орала Маруся. —Придурок какой-то.

— Скорее всего, — поддакнула Эмма Петровна. —Только не придурок, а придура. Это же баба, ясно, понятно… Она из зависти,наверное…

— Какая баба! Это мужик, — перебила Княжна. —Баба не додумается. Потом, почерк явно мужской, вон буковки какие корявые…

— Конечно. Воспользовался общей паникой и решил тебянапугать…

И среди этого гама вдруг раздался тихий, испуганный, ноочень отчетливый голос Марьи.

— А как этот придурок попал к нам в комнату?

Повисла напряженная пауза.

Девчонки стояли истуканами, даже не шевелились. Все взглядыбыли устремлены на меня, будто они надеялись, что я их сейчас успокою, заверю,что я сама устроила на столе беспорядок, и анонимную угрозу адресовала самасебе, дабы всех развлечь.

— Выходит, что кто-то был в нашей комнате. И этоткто-то не шутник, а убийца. И он решил сделать следующей жертвой меня, —чуть не плача закончила я.

Все ахнули.

— Но как он сюда попал? Ведь у нас кодовый замок!

— Код многие знают.

— Как многие! — возмутилась Княжна. — Тольконаши мужики и зна… Леля, уж не хочешь ли ты сказать, что это кто-то из них?

— Скорее всего.

— Не может быть! — заголосил весь курятник встрашной панике.

— Но чтобы вас успокоить, скажу, что замок у насэлементарный, количество комбинаций ограничено, открыть его мог практическилюбой упорный человек.

— Значит, это не обязательно кто-то из наших? —обрадовалась Маруся, она просто не могла представить, что кто-то из тех, когоона с таким пылом любит и кормит своей выпечкой по праздникам, способен назлодейство.