Вот Илюша и пытается придерживаться этой тактики. Кстати,царевич Алексей, сын Петра I, не выдержал, поддался на уговоры графа Толстого,и что? Увез его Толстой в Россию, а там угодил Алешенька сначала в каземат, азатем и вовсе был осужден на смерть. Правда, до казни несчастный цесаревич недожил, скончался за два дня до нее, говорят, от припадка эпилепсии… Толькочто-то мне подсказывает: помогли Алексею добрые люди избежать встречи с топороми плахой.

Вооруженная историческим опытом, я смело ткнула пальцем вмольберт, где мирно покоилась незавершенная копия Гогена.

– Кончай идиотничать, Илья, все давно известно,чистосердечное признание облегчит твою участь, знаю, знаю, кто заказал Гогена…

Мои слова произвели эффект разорвавшейся бомбы. Пареньнеожиданно побледнел, даже посерел, его голубые глаза мигом провалились внутрьчерепа.

– Кто вы?

– Сложно ответить сразу.

– Чего хотите, денег?

– Сто баксов? – ухмыльнулась я.

– Нет, конечно! – вскрикнул парень и бросился в другуюкомнату.

Я подошла к картине. Ну и что в ней такого особенного,отчего Илья так засуетился?

– Вот, – вбежал в мастерскую художник, – вот, смотрите, тутпочти все, себе только чуть оставил. Возьмите, возьмите.

Я посмотрела на ворох зеленых бумажек, вот это да – здесьнесколько тысяч…

– Илья, – строго сказала я, – ты не понял. Видишь, я пришлак тебе просто так, по-дружески, без протокола, давай поговорим, как хорошиезнакомые.

– Вы из милиции? – прошептал парень. – Так я и знал, что всеэтим кончится. Еще когда Ленка умерла, понял – конец конторе пришел. Господи,конец…

Видя, что он почти парализован, я решила слегка поправитьдело и попыталась его успокоить:

– Нет, дружок, к милиции я не имею никакого отношения…

Однако это заявление вместо того, чтобы снять напряженность,только ухудшило дело.

– ФСБ, – пробормотал парень. – Интерпол, о нет! Ей-богу, этоне я, это они сами придумали, да мне крошки перепадали, объедки, все Машка иКатька огребали, даже Ленке меньше доставалось. Ну да известное дело, ктоработает, тому шиш, а кто…

– Илюшенька, – вкрадчиво сказала я, – пойдем на кухню, утебя кофе есть?

Хозяин кивнул головой, сейчас он выглядел растерянным,напуганным мальчиком, оставшимся в большом универмаге без мамы. Кожа егопотеряла смуглость, и стали видны мелкие веснушки, покрывающие веером нос ищеки, волосы растрепались, а глаза смотрели на меня с нескрываемым ужасом.

Я села на грязную табуретку и молча понаблюдала, как хозяинмечется по кухне, разыскивая чистые чашки и ложки, потом спросила:

– Сколько тебе лет, Илюшенька?

– Двадцать один, – ответил парень.

– Да уж, – вздохнула я, – в сорок годков трудно начинатьжизнь сначала, в особенности если ее большая часть прошла на зоне…

Илья выронил чашку, та упала у моих ног и не разбилась.

– Везет тебе, однако, – улыбнулась я и подняла ее. –Хорошенькая кружечка, симпатичная…

– Меня посадят? – проблеял хозяин. – Да? Точно?

– Лучше расскажи мне все, – сладко пела я, – все, все…

– Так вы же в курсе, – ответил Илья.

– Но мне от тебя все равно надо правду узнать, – возразилая, – тогда смогу помочь. Скажу генералу, вот Илюша, хороший мальчик, помог нам,не надо его сильно наказывать. Ну зачем пожизненное требовать? Ребенок ведьсовсем, двадцать один год! Что он видел, мальчишка, а мы его навсегда на шконкипосадим.

– К-к-куда? – спросил парень. – На что?

– На шконки, – мило улыбнулась я, – уж извини, случайновырвалось, нары так у уголовников называют, кроватка, на которой на зоне спят,такая железная, двухэтажная, в синюю или зеленую краску выкрашенная, тебемрачновата покажется после Гогена, тускло немного, их в бараке штук сто бывает…Правда, тебе пожизненное светит, а там больше двух вместе в норе не селят.

– Где? – В норе, то есть в камере, да ты не тушуйся, живофеню выучишь, времени хватит…

– Как пожизненное? – лепетал вконец одураченный мальчишка. –За что?

– За Гогена! Ты хоть понимаешь, куда вляпался? Один путьостался – чистосердечно сейчас покаяться, а я уж попрошу генерала, он не зверь,мужик с понятием.

– Все, все расскажу, – зашептал Илюша, высыпая себе в чашкучуть ли не полбанки «Чибо», – слушайте…

Я старательно скрыла радость. Нет, все-таки хорошо, что Олегчасто рассказывает вечерами о своей работе.

– Главное, – объясняет муж за чашкой чая, – чтобы уподследственного сложилось твердое убеждение: мы знаем все, а его признание лишьмаленькая, почти ненужная формальность… И чем больше у фигуранта за плечами«песен», тем он быстрее расколется. Чем больше вина – тем сильнее страх.

Очевидно, Илья чувствовал себя кругом виноватым, ишь какперепугался, просто до одури. Ну и, конечно, парень до жути юридическибезграмотен. Ни один работник милиции, ни генерал, ни маршал, кстати, не знаю,есть ли люди с таким званием в наших правоохранительных органах, не имеет праварешать вопрос о наказании, это прерогатива суда, но Илья был совершенно моральносломлен, и он начал каяться, забыв проверить у «агента ФСБ» документы.

Илюша приехал в Москву из Семеновска. Вроде и близкорасположен городок от Москвы, да только в России все, что находится запределами столичной Кольцевой автодороги, уже провинция. И хотя с продуктами итоварами сейчас везде хорошо, менталитет людей остался прежним. Человекуталантливому в крохотном Семеновске нечего делать. После школы девочки массовошли в медицинское или торговое училище, а парни, если не попадали в армию, оказывалисьлибо в автодорожном, либо в строительном. Те же, кто обладал амбициями и хотелнепременно получить высшее образование, отправлялись в Москву.

Каким образом рождаются таланты, совершенно непонятно.Почему в крохотной деревеньке под Рязанью, у полуграмотных родителей явился насвет Есенин? Отчего он не вышел из семьи профессора МГУ? Нет ответа на этотвопрос.