Карла X. А.А. Закревский, дежурный генерал, заменявший князя Волконского во время частых поездок его за границу и сопутствовавший Государю по России, назначен был генерал-губернатором в Финляндию. Наконец, на место графа Кочубея, министром Внутренних дел поступил барон Кампенгаузен.

Прибавим здесь, что еще за год до этого (1823 г.) был удален граф Гурьев из министерства Финансов. Не станем излагать причин удаления и отдадим вполне графу Аракчееву справедливость за назначение Канкрина управляющим министерством Финансов. Канкрин (впоследствии граф) вывел наши финансы и государственное хозяйство из самого бедственного состояния. Он организовал и привел в нормальное состояние наш бюджет, до того времени сильно страдавший от постоянно увеличивающегося дефицита; государственный долг, тяготевший над Россией в виде огромной массы ассигнаций (не говорю о внешнем долге), потряс до основания наш кредит, уронил курс до крайней степени, остановил торговлю и убил всякое доверие общества к правительству, которое нередко принуждено было, под разными предлогами, отклонять свои платежи: Канкрин, рядом распоряжений, согласных с духом времени и обстоятельствами, вывел правительство из этого затруднительного положения.

Граф Аракчеев остался без соперников. Официально, он носил только звание председателя Военного департамента в Государственном совете и главного начальника Военных поселений; но в сущности был единственным докладчиком по всем делам, не исключая и духовных.

Аракчеев, родом из мелких дворян Новгородской губернии; дома учился у дьячка, и выдерживаем был своим непреклонным отцом так сурово, что жизнь в кадетском корпусе, куда он попал, казалась ему раем после жизни домашней. Тут он отличался строгим исполнением приказаний, порядка и дисциплины, и прилежанием к математическим наукам, за что и выпущен в артиллерию, хотя особенных способностей, быстрых соображений в нем с детства не было заметно.

Впоследствии, в чине поручика, он попал в Гатчину, когда еще Павел Петрович был Великим Князем. Здесь, своею необыкновенною деятельностью, доведением дисциплины и выправки до совершенства, он умел снискать полное расположение к себе Великого Князя, который, взойдя на престол, осыпал его милостями и богатством и возвел в графское достоинство. Потом, однако, за свою жестокость, Аракчеев попал в опалу, сослан на житье в деревню и вызванный опять Павлом, уже не застал его в живых. При Александре он был назначен Инспектором артиллерии, и при помощи людей, которых умел выбирать, сделал много полезного. Мы видели, при каких обстоятельствах он был призван к деятельности более обширной; но трудно понять, каким образом Александр I-й, со своей возвышенной душой, с обширным образованием и тонким, проницательным характером, мог так безусловно предаться этому человеку.

В царствование Александра Павловича, после известного триумвирата, два лица, в различные периоды времени, имели самое сильное влияние на государственное управление: граф Сперанский и граф Аракчеев; но каким образом сопоставить эти два лица вместе! Один, с обширным образованием, с умом, налету улавливающим идеи и слова Александра и излагающим их в прекрасной форме на бумаге, с манерами вкрадчивыми, льстивыми без унижения, с побуждениями возвышенными, со страстями благородными, скитающийся в отчаянии в лесу по смерти своей нежной и милой Елизы. Другой – нрава крутого, сердца жестокого, неумолимого, и таких свойств, которые никак не могли быть по душе Александру, любовник чудовищной Настасьи, который, по смерти ее, тоже приходит в отчаяние, но выражает его иначе – истязанием бедных крестьян Грузино, мало образованный, не умеющий написать дневного приказа без грамматических ошибок; самая наружность его скорее могла отталкивать, чем привязывать к себе. – Один, в пылком воображении своем, хотел создать для России храм славы, в который бы мог внести свое окруженное блеском имя, другой строил для нее казарму и ставил у дверей фельдфебеля, чтобы легче было наблюдать за ней. В одном разве сходились эти два человека, – это в своем неуважении, чтобы не сказать презрении, к людям; но и тут побуждения были различны: Сперанский считал себя слишком высоко поставленным над ними по уму и способностям, обходился без них, и принимал безусловную приверженность к себе немногих своих сеидов, как должную дань, не обращая на них самих никакого внимания. Другой, напротив, нуждался в людях, и это ему тем было досаднее; за то он употреблял их как материал и, по миновании надобности, выбрасывал вон. Он был в опале при Императоре Павле, как мы уже сказали, именно за свою жестокость к подчиненным; при Александре I он также попал было в немилость по той же причине, но эта немилость продолжалась недолго и заменена полной доверенностью. Каким же путем он приобрел эту доверенность? Здесь, как и во многом другом, характер Александра остается неразгаданным.

Правда, на стороне Аракчеева было одно важное преимущество: он изучил Александра еще с детства, во время пребывания в Гатчине, и, одаренный природным инстинктом, умел воспользоваться происшедшей переменой в Государе, уставшем от бремени правления и поколебавшемся в доверии к людям. Сперанский недаром называл Аракчеева, несмотря на наружную неуклюжесть его, ловким царедворцем.

Государям редко приходится слышать истину; она имеет для них нередко прелесть новости. Александр, испытавший все роды лести и восхвалений, чувствовал особенное от них отвращение; он любил, чтобы ему говорили искренно, в какой бы резкой форме не высказывалась истина; Аракчеев, как казалось Александру, был предан ему безусловно и безгранично; открыто, хотя иногда грубо, высказывал все, что было на душе, трудился неусыпно и по-видимому бескорыстно, отказываясь от наград во все время царствования Александра[70] (он получил богатый, осыпанный бриллиантами другой портрет Государя, присланный ему уже из Таганрога, в последние дни царствования Александра). Не должно забывать также, что Александр уже проникся мыслью, которую ему постоянно старались внушить извне, что дух волнения и непокорности властям, господствовавший в Европе, распространился в России, и что только насилием можно подавить его, а для этого, как ему казалось, Аракчеев был необходимым человеком. Александр забывал, что даже в то время достаточно было одного появления его, чтобы смирить всякое возмущение.

С именем Аракчеева тесно связано учреждение Военных поселений. Кому принадлежит проект этого учреждения, кто составил его? – неизвестно. Но если вы со вниманием сравните его с проектами Императора Павла Петровича[71], который писал их бывши еще наследником, то убедитесь, что в нем преобладают гатчинские идеи. Только Великий Князь полагал поселить войска по границам России, сообразно силам противолежащего государства, для того, чтобы иметь возможность удержать нападение его. Это учреждение, напоминающее собой Австрийских граничар, совершенно противное духу и характеру нашего народа, приведенное в исполнение с непреклонной волей, с суровостью, неотступностью от малейших предначертанных и противоестественных форм, произвело всеобщий ропот и наконец открытое возмущение в некоторых селениях; но такое неповиновение