только раздражало упрямую настойчивость графа Аракчеева, который рядом жестоких наказаний заставлял поселенцев сносить молчаливо свою участь.

Если самая мысль военных поселений нашла сильное противодействие в графе Барклае-де-Толли, которого мнение по этому случаю отличается силой и логической последовательностью, то, к сожалению, исполнение ее имело своих безусловных хвалителей между лицами высоко поставленными, посещавшими Грузино, что невольно вводило в заблуждение Государя Императора; сохранилась, как библиографическая редкость, брошюра графа Сперанского[72], который также поддался увлечениям и восхвалял создание всесильного временщика.

В России связь народа с Государем образовалась не вследствие какого-нибудь механического строя или отвлеченного, юридического начала, но истекает из более глубокого источника: она прирождена русскому народу и основана на полном доверии народа к царю, как человеку, с которым у него одни страсти, одни стремления, который разделяет его радости и бедствия как свои собственные и, как щитом, прикрывает собой народ от всех невзгод – внутренних и внешних. Lo stato è  tutto, l'uomo è nullo[73] – ни в каком случае не применимо к России. В каком ином государстве могла бы высказаться так искренно, так единодушно та глубокая скорбь, которая постигла в последнее время царскую семью? есть ли хижина в России, где бы она не оставила следа печали непритворной? В несчастье эти сближения народа с Царем – высказываются резче и яснее. Мы видели, как единодушно сказался народ Государю в годину бедствий 1812 года, несмотря на недавний еще ропот; тоже повторилось в ноябре месяце 1824 года, хотя влияние графа Аракчеева неблагоприятно отзывалось в народе.

Продолжительный морской ветер нагнал массу воды в Неву и она, выступив из берегов, разлилась по улицам и площадям столицы, угрожая людям, нарушившим тишину и необитаемость ее негостеприимных берегов, всеобщим разрушением и уничтожением. Обломки деревянных домов и утвари носились по улицам; катера спасали людей. Население было в страшной агонии; видели ясно, что если морской ветер продолжится еще часа два, то город погиб. Провидение, на этот раз, отклонило гибель; ветер начал стихать и переменять направление: вода убыла; но бедствия, которые она оставила за собой, были огромны.

Государь, в порыве своей сострадательной души, работал неусыпно, как во время наводнения, так и после него, посещая жилища бедняков и принося им помощь вещественную и утешение. Едва вода настолько стекла, что можно было проехать по улицам, он отправился в Галерную. Тут страшная картина разрушения предстала перед ним. Видимо пораженный, он остановился и вышел из экипажа; несколько минут стоял он не произнося ни слова; слезы медленно текли по щекам; народ обступил его с воплем и рыданием: «за наши грехи Бог нас карает», – сказал кто-то из толпы. «Нет, за мои!» – отвечал с грустью Государь; сам распорядился о временном приюте и пособии пострадавшим, оставив для исполнения и наблюдения одного из своих генерал-адъютантов, и отправился на Литейный завод. Он подъехал к уцелевшему зданию, вокруг которого толпился народ, и, вошедши в него, увидел другого рода картину: на полу и нарах лежали двенадцать или более трупов, иные уже в гробах, другие ожидали еще своего вечного помещения. Государь и тут несколько времени оставался. Он как будто намеренно пытал себя этим зрелищем, чтобы внутренними муками искупить тот грех, который созидало его мрачное воображение. Как бы то ни было, но народ опять увидел в нем прежнего своего Александра; подавленная любовь выразилась с новой силой.

«Две эпохи в жизни Александра особенно способствовали к тому, чтобы соединить существование его с существованием народа и утвердили многочисленные связи их сопрягавшие. Эпохи сии суть – события в 1812 и бедствие Петербурга в 1824 г. Тут он является героем своего отечества, мужественным защитником своего народа, его подпорою и спасителем». Эти слова принадлежат С. С. Уварову, который был одним из исполнителей воли Александра во время бедствий 1824 года.

На восприимчивую душу Александра это событие имело важное влияние; в ней должен был совершиться перелом к прежней энергии, которая уже и начала было проявляться. К несчастью, оно не осталось также без последствий на его здоровье; несмотря на крепость свою, оно не могло без ущерба выдержать столько потрясений нравственных, таких трудов и усилий физических.

Глава восьмая

Отъезд Блудова за границу. Встреча с графом Каподистрия; положение тогдашних дел в Греции. Возвращение, приготовление к переезду в Дерпт. Отъезд Государя и пребывание в Таганроге; его болезнь и смерть. Общее впечатление. Акты отречения от престола Цесаревича Константина Павловича и престолонаследия Николая Павловича. Присяга и последствия ее 14-го Декабря.

Блудов, как и многие другие, знавшие направление Государя, не мог думать, чтобы принятая нашим кабинетом политика могла привиться, и видел в ней только временное увлечение, нагнанное страхом революций и влиянием известной партии, а потому еще не решался подавать в отставку и оставался без всяких занятий.

Прослужив 25-ть лет в коллегии Иностранных дел, свыкшись в ней с людьми и делами, он нелегко мог найти занятия по душе вне этого круга. Петербург на этот раз представлял мало привлекательного не только для него, но и для других. Государь был мрачнее обыкновенного. Общество – разъединено, сдержано. Блудов решился воспользоваться временем своего бездействия, чтобы отвезти больную жену на воды за границу. Доктора указали ему Эмс и, конечно, лучше ничего не могли посоветовать, по крайней мере лично для Блудова; он неожиданно встретил там графа Каподистрия, и единообразное, скучное время пребывания на водах сделалось для него одним из приятнейших в жизни. В продолжительных прогулках и разговорах шло оно незаметно, скрепляя более и более связь между ними, выработывая многие из тех убеждений, которые сохранились в Блудове на всю жизнь.

Граф Каподистрия пользовался сильным влиянием в Греции. Поездка его в Корфу, в отпуск, из России, укрепила это влияние. Здесь, как и в Швейцарии, где поселился он, к нему стекались лучшие люди Греции за советом, за пособием; просили его принять личное участие, и даже начальство в происходящем движении. Бывший дипломат, более других опытный и рассудительный, удерживал порывы пылких патриотов. Он указывал на примеры князей Ипсиланти и Кантакузена, которых смелые выходки только повредили делу, убеждал прежде всего запастись средствами для войны продолжительной, а не для бесполезной вспышки, хотя бы она сопровождалась временным успехом и вообще выжидать, пока эттерии покроют, как сетью, весь Балканский полуостров, окрепнут и запасут оружие и порох, несмотря на всю бдительность Австрийского правительства, ни на минуту не упускавшего из виду ни движения эттерий, ни самого графа Каподистрия. Тогда еще был жив святопочивший Владыка Черногории Петр, этот