— В 1972 году я защитил докторскую диссертацию, — продолжает Владимир Никитич, — а в 1977—1978 годах побывал в десяти университетах США. Рассказывал про нашу систему образования. Тогда американцы равнялись на нас, связывали с советской системой образования успехи СССР в космосе и других областях науки и техники. И, напротив, свои неудачи объясняли недостаточной эффективностью американского образования.

Так вот, одной из сильных черт нашей вузовской подготовки я считаю коллективизм. А в МВТУ был не просто коллектив, а настоящая семья.

— Согласен...

— 9 мая 2002 года, — улыбаясь, сказал Волченко, — на слете ветеранов факультета я произнес тост за семью МГТУ имени Н.Э. Баумана, за тепло и душевность, что связывают людей. И тогда в каждом студенте, профессоре, декане, проректоре и ректоре вы видите близкого по духу человека. Мы — семья, и поэтому до сих пор не развалились, а, наоборот, продолжаем развиваться.

— Наверное, многое для сплочения этой семьи сделал Георгий Александрович?

— Несомненно. Частичка его души живет в каждом из нас. Жизнь коллектива для него всегда была гораздо важнее каких-то собственных, личных дел. Поэтому он сумел вложить столько души в окружавших его людей...

В 1953 году мы вместе вступали в партию: на одном и том же заседании парткома Училища. Я был аспирантом, членом комитета комсомола, отвечал за СНТО (студенческое научно-техническое общество), а он — проректором. И тем не менее, невзирая на различие в положении, он мне объяснял, почему он вступал в партию: «Понимаешь, Володя, невозможно руководить таким крупнейшим вузом, как наш, и не состоять в рядах КПСС». А я излагал ему свою позицию: «Мне, Георгий Александрович, мои одногруппники, участники войны, советуют вступать, чтобы в партии было больше хороших людей. Вы — очень хороший человек, вместе с вами я вступаю не задумываясь».

— Как вы считаете, Владимир Никитич, — спрашиваю я, — Николаев был искренним, когда вступал в партию? Он ведь верил в Бога.

— Он был верующий коммунист, каким позже стал и я. Верил в Бога, но в то же время и в справедливость коммунистической идеи. Поэтому ему, как и мне, было страшно тяжело, когда Хрущев раскрыл правду о сталинском периоде нашей истории.

— Здесь мы подходим к теме «Николаев и религия»...

— Эта тема очень обширна. Я с удовольствием расскажу тебе о том, как мы говорили с ним о Боге в последнее десятилетие его жизни. Но сначала надо рассказать о семинаре «НОМО», который помог мне самому прийти к Богу и начать обсуждать эти вопросы с Николаевым. А в конце пятидесятых я был еще очень далек от религии.

* * *

«Итак, поговорим о «НОМО», — сказал мой собеседник. — В 1977 году Георгий Александрович предложил мне организовать семинар, задачей которого должны были стать поисковые работы в нетрадиционных направлениях, связанных с аномальными явлениями. Георгий Александрович говорил о том, что наш вуз занимается вооружениями, техникой, но мы не должны забывать человека.

— Мне приходилось читать записки Николаева, в которых он рассказывал о том, что Евгения Владимировна просила его «сделать что-то для человека». Это, как писал он, послужило толчком к развитию биомедицинского направления на кафедре сварки. Позже из него выросла кафедра профессора В.И. Лощилова, а затем и целый факультет.

— Верно,— кивает Владимир Никитич. — Первое заседание семинара прошло в кинозале Училища, где собралось около 100 человек. Оно было посвящено воздействию крайне высокочастотного поля на человека. В 1980 году семинар окончательно оформился и стал собираться на регулярной основе. С первого дня работы семинара я был и остаюсь его ведущим — вот уже около тридцати лет...

Чуть позже была создана лаборатория БИОТИ (биотехнических измерений). В число ее основателей вошли профессора Алексей Михайлович Архаров, Юрий Александрович Бочаров, Михаил Владимирович Вамберский, начальник военной кафедры Ремаль Николаевич Пирумов. Возглавить лабораторию поручили мне. Двое членов лаборатории (Бочаров и я) одновременно являлись членами комиссии АН СССР по аномальным явлениям. Лаборатория занималась тем, «чего не могло быть», и находилась под покровительством Г.А. Николаева.

В ранние годы своего существования семинар «НОМО» тоже рассматривал явления, которых «не может быть», а потом стал широко научным семинаром. Его принципы: нетривиальность проблем, корректность материалов и дискуссий, компетентность авторов, цензура — только нравственная. Научное кредо семинара можно выразить словами: «НОМО — Человек духовный». Сегодня семинар проходит на регулярной основе в третий вторник каждого месяца.

— Много людей посещает семинар? — спрашиваю я.

— Полный зал Ученого совета. Человек семьдесят-восемьдесят, иногда до сотни.

— А в чем заключалась роль Георгия Александровича в первые годы деятельности семинара и лаборатории?

— Он всегда с огромным интересом участвовал в обсуждениях и поддерживал наши исследования, не боясь неприятностей, которые в то время были более чем реальны. Например, в МВТУ на военной кафедре и в здании по Бригадирскому переулку мы проводили испытания первого в стране торсионного генератора, разработанного русским изобретателем Александром Александровичем Деевым. Испытания показали, что мы имеем дело с каким-то неизвестным полем. Деев называл его Д-полем. В те времена торсионное поле отвергалось официальной наукой, поэтому проводить его исследования означало ходить по лезвию ножа. Георгий Александрович с доброй улыбкой говорил мне: «За вас, Владимир Никитич, я спокоен: вы — под охраной военной кафедры!»

Но когда Деева арестовали (он занимался целительством, и одна пациентка настрочила на него донос), Георгий Александрович подписал письмо в его защиту, адресованное заместителю министра внутренних дел. В этом документе он также просил вернуть торсионный генератор, изъятый у Деева среди прочих его вещей. Генератор был возвращен и установлен на военной кафедре МВТУ. Позднее, опять же при участии Николаева и сотрудников, Деев был выпущен на свободу.

Вся лаборатория БИОТИ во главе с Георгием Александровичем ездила в Ленинград к Дульневу, ректору ЛИТМО, наблюдать эксперименты по телекинезу (передвижение предметов посредством энергии мысли)...

— Владимир Никитич, давайте поговорим о вопросах веры...

— Я обратился к вере, пожалуй, в 1980 году. Мои первые научные доказательства существования разумного творящего начала я изложил в брошюре «Феномены XX века», опубликованной издательством «Знание». Георгий Александрович прочел ее очень внимательно (он всегда так делал) и спросил меня: «Володя, так все-таки Бог есть?»

— Он ведь с детства был верующим...

— Верно. Но это была вера сердцем. А в последние годы жизни он уже разумом, как ученый, понял идею Творца. Наука и религия вовсе не отвергают