ВЕСПЕРТИНА: [свист ветра и звон металла] Изыди, обманщик! Знай, с первым лучом зари я стану женой доктора Груэла! Он моя единственная истинная любовь! Как же я обожаю его бородавчатый подбородок и тяжёлые кулаки! Я слабею при мысли о его горбе; я не мечтаю ни о чём другом, кроме его покрытого шрамами волосатого лика! До конца своих дней я больше никого не полюблю! [долгий скорбный стон перекрывает звяканье двигательного механизма]

ВЕДУЩИЙ: Тем временем наш доблестный герой, Тибальт, одержав победу над бандой наёмников и чёрных алхимиков, вознамерившихся затеять войну с Австрией любой ценой, восстанавливается от тяжёлых ранений в загадочном госпитале, где за ним ухаживают полногрудые медсёстры в масках и доктор, который на прошлой неделе оказался не кем иным, как заклятым врагом Тибальта: Невидимым Гусаром!

НЕВИДИМЫЙ ГУСАР: [музыкальная тема № 3: минорная тональность, крещендо 2] Да, это я! Никто другой не смог бы одолеть Героя Крыма! А эти красавицы в масках – мои сёстры, монахини-ниндзя из Нанкина! Они жаждут крови хороших мужчин. Я правда не знаю, как долго мне удастся их сдерживать. Но сперва ты должен познать всю степень своего поражения! Знай же, что это не госпиталь, но мой корабль! [завывание космических ветров] Ты спал крепким сном, старый мой враг, благодаря зельям моих сестёр. Вскоре мы встретимся с моими товарищами – доктором Груэлом и его бандито! [музыкальная тема № 4: минорная тональность, крещендо 6]

ВЕДУЩИЙ: Сумеет ли Тибальт вырваться из тисков своего заклятого врага? Устоят ли монахини-ниндзя перед ужасной жаждой крови? Выйдет ли Веспертина за лживого доктора Груэла или верный возлюбленный успеет к ней? И кто же такой на самом деле этот Невидимый Гусар? Что же будет дальше с этими истомившимися влюблёнными – с неукротимой душой, влюблённой в звёзды, и с настоящим мужчиной, преданным королю, стране и Матушке Земле, – найдут ли они друг друга наконец или так и будут дальше страдать впустую? Узнайте прямо сейчас!

Отправляйтесь со мной в опасные и неистовые миры Венеры и Земли в самом начале Диаспоры, совершите фантастическое путешествие в то особое место в душе, где история встречается с воображением, суровая наука – с полётом фантазии, любовь становится превыше всего, и невозможное – на краткий миг – делается возможным в новой серии… «Сколько миль до Вавилона?»

[музыкальная тема]

Из личного киноархива Персиваля Альфреда Анка

[СЕВЕРИН АНК идёт рука об руку с КЛОТИЛЬДОЙ ШАРБОННО по Усаги-авеню в Титоне. Вокруг них повсюду сверкают рождественские фонари. Позади виднеется театр «Актеон», над которым в ночном небе неистово вертятся лучи прожекторов. КЛОТИЛЬДА и СЕВЕРИН кутаются в пушистые шубы. Их лица обрамляют одинаковые меха. ПЕРСИВАЛЬ АНК идёт по улице задом наперёд и снимает их настолько ровно, насколько это позволяет его камера, Клара. СЕВЕРИН высасывает начинку из блина, купленного у разносчика. Лицо у КЛОТИЛЬДЫ угрюмое. Она почёсывает мочки ушей с рубиновыми серёжками. Она покинет ПЕРСИВАЛЯ И СЕВЕРИН ещё до конца месяца.]

ПЕРСИВАЛЬ

Как тебе понравился фильм, тыковка?

СЕВЕРИН

Никакая я не тыковка!

КЛОТИЛЬДА

Ещё какая. Если мы вставим тебе в голову свечку, превратишься в Светильник Джека [47].

СЕВЕРИН

Фуу! Мама, в моей голове нет места для свечки.

ПЕРСИВАЛЬ

Ну ладно, ты точно не тыковка, и мы определённо не станем засовывать тебе в голову свечи, делать из тебя пирог или превращать в карету в полночь. А теперь скажи, тебе понравилось папино кино? Он его сделал для тебя одной, это его первый детский фильм.

СЕВЕРИН

[долгая пауза] Нет.

ПЕРСИВАЛЬ

Но ты в нём такая чудесная, милая моя! Разве тебе не было весело сниматься в той маленькой роли? Разве не приятно увидеть себя на огромном-преогромном экране?

СЕВЕРИН

[начинает рыдать] Папа, прости! Но взаправду не бывает такого, чтобы осьминоги разговаривали, носили очки и гетры. Это всего лишь дядя Толмадж в костюме с приклеенными блёстками. Я никогда не повстречаю говорящего осьминога, такого, как мистер Бергамот, никогда-никогда! [Слёзы катятся по щекам СЕВЕРИН прямо на её блин. Она вытирает лицо меховым рукавом, шмыгает носом от холода.] Это сплошная глупость, только и всего.

Досье: 14 декабря 1961 г.

– Мистер Сент-Джон, меня зовут Цитера Брасс, – сказала дама, о которой идёт речь, пожимая мою руку на манер рекламного агента, пока «тэлбот» ехал себе спокойненько, как и полагается ехать через особенно неприятную толпу отбойщиков, направляясь в бурлящее от денежных потоков сердце делового квартала Те-Деума.

Она позволила мне поесть. Она позволила мне выпить. Рассказывая об этом, я чувствую примерно то же самое, что чувствовал бы, рассказывая о первоклассном перетрахе. Это личное, извращенец, иди-ка прогуляйся. Что я делаю со своим пищеводом, касается только меня. Я пробубнил своё имя в ответ Цитере Брасс. Я не стремлюсь его произносить слишком уж часто. Это имя почти что не моё. Оно мне не впору, как пальто с чужого плеча. Слишком просторное имя для парня вроде меня. Слишком известное, слишком замысловатое, слишком велик шанс, что кто-то окинет меня взглядом с головы до ног и извергнет то, чего я страшусь: «А, тот самый!» Но мисс Брасс уже знала, кто я такой. Она бы меня не сцапала, не будь я тем, кто я есть, так что мы с нею могли просто сидеть рядом, и каждый был в курсе относительно того, что мы знали. Только вот у неё было преимущество: я-то ничегошеньки о ней не знал. Ненавижу такое. Это противно моей природе. Я коллекционирую сведения.

– Американка? – спросил я и глотнул ещё её бурбона.

Она кивнула; едва шевельнула подбородком, но это всё же был кивок.

– Сенека.

Ну да. Точно. Я-то думал про сиу, но, чёрт возьми, американцы для меня все одинаковые.

– Я бывал в Нации в детстве. Прошёлся с экскурсией по залам и землям Лиги. Поздоровался за руку с парочкой судей. Мне там больше понравилось, чем в Штатах.

– М-м-м-м, – ответила моя длинноногая дама, не сводя глаз с какого-то малого в маске в виде рыбьей морды, прыгающего рядом с лимузином, словно особенно неуместный восклицательный знак.

– Сам-то я вообще никто. Даже не знаю, на каком шарике родился. Провёл какое-то время на Венере, ясное дело. Надолго застрял на Луне, и это был унылый период, как целый год Великого Поста. Ну и побывать успел практически везде. Если сосчитать все орбиты, где я повесил шляпу на гвоздь, то я был подданным четырёх разных Корон; гражданином Китая, Франции и Аргентины; и невольником на Ио – думаю, в строгом смысле слова это сделало меня итальянцем, – но всего на месяц.