Маша помедлила, разглядывая нехитрый узор на плитке, которой была облицована мойка. Палец ее накручивал длинную светлую прядь, спадающую на плечо. Она явно задумалась.

Он отхлебнул чая и только тогда она сказала:

— Знаете, краем уха я слышала, что она погибла. Не знаю точно, где и кто мне сказал об этом… Несчастный случай на производстве или что-то вроде того… — кажется шушукались соседи с первого этажа, когда я вынимала почту. Но это было давно… а специально спрашивать, сами понимаете, не будешь. Да и не люблю я сплетни.

— И словно мухи, тут и там, ходят слухи по домам… — вздохнул Белов. — Что ж… Мария Павловна… пожалуй, у меня вопросов больше нет. — Он поднялся, намереваясь выйти из тесной кухни и спокойно покурить на улице, обдумывая услышанное, но чутье подсказывало, что женщина что-то недоговаривает. Ее гнетет какая-то тайна, которую она никому не может рассказать и опасается она не самой тайны, а ее последствий.

— Скажите… ваш сын увлекается бегом? Я видел календарь там на полке… — он улыбнулся. — Я сам бегун и знаком со многими ребятами из сборной…

Маша посмотрела на него большими серыми глазами.

— Вообще-то до последнего времени совсем не увлекался, но буквально вот… несколько прошедших выходных он сходил на соревнования и, кажется, загорелся. Честно говоря, я очень этому рада.

— А что за соревнования?

— Кажется, какой-то забег на пять тысяч метров, но я точно не знаю… помню цифру пять тысяч, — улыбнулась она в ответ.

Лед растоплен, — подумал Белов.

— О, это где один из бегунов чуть не упал и в результате проиграл… Хотел бы я там оказаться… Может быть… Витя мне расскажет когда-нибудь как это было… трансляцию матча прервали по неизвестным причинам, вроде бы что-то с аппаратурой случилось. А потом оказалось, что и записи этого забега нигде нет.

— Да вы что! — всплеснула руками Маша. — Ну надо же…

Он кивнул.

— Мария Павловна, — стоя в дверном проеме между кухней и коридором, он повернулся вполоборота и сказал: — если вы видели или знаете что-нибудь, что, по-вашему, может мне помочь, пожалуйста, позвоните.

Белов протянул ей заранее написанный на клочке бумаги свой номер.

— Можете звонить с утра до ночи, я почти все время на работе, — он развел руками. — Видите, даже по воскресеньям приходится… — сказал он извиняющимся тоном.

Маша закусила губу, коротко вздохнула и когда он уже повернулся, чтобы уходить, вдруг сказала:

— Постойте. Погодите… — она встала со стула. — Не знаю, какое это может иметь отношение… и… честно говоря, очень боюсь, но больше мне некому сказать… Не так давно, недели две назад я пришла с работы чуть пораньше и Вити не было дома. У нас был магнитофон… он остался от моего мужа, и я… — она покачала головой и отвернулась к окну, где на карниз сел маленький воробышек и принялся что-то клевать, смешно топорща крылышки. — В общем… я так хотела услышать голос Леши, что не выдержала и зачем-то включила запись. Витя говорил, что там записан его голос. Но… — женщина повернулась к Белову, и он сразу понял, что это именно то, ради чего он сюда приехал.

Глава 13

1941 год

Небо резко затянуло темными свинцовыми облаками. Вдали громыхнуло, потом еще раз и как-то вдруг подумалось: если бы оно и было правдой, то примерно так и должно было выглядеть. Холодная мелкая морось, которую Шаров ощутил на своем лице, вывела его из оцепенения.

Автоматически вскинув руку, он посмотрел на часы и не сразу сообразил, что цифры не жидкокристаллическом экране под золотистым логотипом «CASIO» замерли на отметке «13:37:59» и больше не двигаются ни туда ни сюда. Вздрагивают, будто бы батарейка на последнем издыхании, пытаются перевалить через этот непреодолимый миг, отделяющий тридцать седьмую минуту от тридцать восьмой, и — не могут.

Он заметил удивленный взгляд девочки, которая уже намеревалась уезжать, но вдруг остановилась, спрыгнула со скрипнувшего сиденья и кивнула:

— А что это у вас за часы такие странные? Вы случайно… — девчушка нахмурилась, смешно сдвинув брови и лицо ее стало строгим, но таким смешным, что Червяков, стоящий позади всех, гоготнул. — … случайно не диверсанты? — закончила она, сверкнув в его сторону глазами.

Очевидно, страха она не испытывала, будто бы это чувство ей было вовсе незнакомо, скорее настороженность, любопытство и решимость — о чем говорили плотно сжатые губы.

— Диверсанты⁈ — изумился Витя. — Да мы партизаны, какие мы диверсанты?

Он тронул Шарова за локоть.

— Илья Андреевич, у вас же карта есть, дайте пожалуйста!

Когда свернутый лист бумаги оказался у него в руках, он подошел к девушке, развернул его и сказал:

— Смотри, вот тут все написано и даже нарисовано! Видишь, — показал он пальцем синий круг с надписью «ШТАБ», — отсюда мы вышли. Потом пошли к озеру, где… в общем выполнили партизанское задание, а потом должны были вернуться, но… заплутали.

Она уставилась на карту, губы ее шевелились, читая большие буквы сверху:

«ПЛАН ИГРЫ „ЗАРНИЦА“ ПАРТИЗАНСКОГО ОТРЯДА ШКОЛЬНИКОВ».

— У-ф-ф, — вырвалось у нее. — А я и не поверила! Знаете, тут очень много диверсантов сейчас, ходят странные люди в лесу, нужно быть осторожной и бдительной. Но… разве школьников берут в партизаны? А как же эвакуация? Или вы… — она не знала, что сказать еще и замолчала, глядя на Шарова, который так и не сказал про свои часы. Потом вновь кивнула на карту: — А почему там написано озеро «Верхнее», когда это никакое не «Верхнее», а «Земляничное». У вас какая-то карта неправильная.

Витя пожал плечами.

— Какая есть…

— Это… вам, наверное, такие странные часы в штабе дали? — глядя на Шарова, она округлила глаза.

Тот нехотя кивнул.

— Типа того. — Он медленно опустил руку, спрятав часы под рукав. Лицо его блестело от мелких дождевых капель. — Ты… зачем так шутишь с нами? — спросил он строго. — Видишь, мы устали, потерялись в лесу, с утра ничего не ели, а ты говоришь про какой-то сорок первый год. Это совсем не смешно.

Девочка покачала головой.

— Странные вы все-таки, — сказала она. — Я вам про Фому, а вы мне про Ерему. И одежда у вас странная. И штуки эти… — она кивнула,