Мы были недовольны положением дел, так что нужно было что-то предпринять. В конце концов решили отказаться от услуг Миэна. Что удивительно, поначалу казалось, что он отнесся к этому нормально. Я думал, он выжал из нас все, что мог, и был рад отпустить. Столько всего произошло, о чем мы даже не подозревали, именно поэтому, я полагаю, мы почувствовали, что нас поимели. Мы подали на Миэна в суд, но, когда дело дошло до разбирательства, почему-то у нас не было никаких прав с ним судиться. Вместо этого он подал встречный иск и выиграл. У меня такое ощущение, что с тех пор, как мы добились успеха, из судов не вылезаем. Джим Симпсон подал на нас в суд, когда мы ушли от него, и дело растянулось на целую вечность. Дело Симпсона только-только было улажено к тому времени, как мы порвали с Миэном, и Симпсону было присуждено около 35 000 фунтов, которые мы должны были ему выплатить. Он также подал иск на Миэна, который должен был отдать ему такую же сумму.

Хватит о прошлом. А что же до нынешнего нашего менеджмента? Стало сложно кому-то доверять. Поступали интересные предложения, но как можно быть уверенным в их честности? В те времена не было адвокатов по музыкальному бизнесу, к которым можно было бы обратиться за советом; людей, которые знали бы эту сферу и могли бы просмотреть контракты. Множество бумаг, которые мы тогда подписывали, изобиловали всяческими лазейками. Мы решили, что единственный способ – это заниматься всем самим, к тому же у нас был Марк Фостер, уже работавший с нами, и он занимался повседневной рутиной. Мы просто наняли другого бухгалтера, обзавелись всякой такой хренью и начали заново. Ходили на встречи всей группой, но вскоре нам это надоело. Мы говорили друг другу: «Бизнес – это не для нас, как нам быть? Мы представления не имеем, как тут все устроено. Куда мы вообще лезем? Мы же музыканты».

Мы встречались с адвокатами и бухгалтерами. Скука смертная, поскольку мы были совершенно не в теме. Через пять минут Оззи уже засыпал или вставал и начинал ходить кругами, потом выходил, заходил снова и выдавал:

– Мы есть собираемся или как?

– Нам бы сначала встречу завершить, что ли?

– А-а-а, э-э-э…

– Сядь.

– Ладно.

Его хватало на несколько минут, а потом он опять начинал ерзать и задавать вопросы: «Ну что, как? Закончили уже?»

Тот еще непоседа. Это очень тяжело. Но вариантов у нас не было. Оставалось только стиснуть зубы и продолжать.

38

Саботаж!

В начале 1975 года мы собрались, чтобы сочинить и отрепетировать материал для будущего альбома Sabotage. Работа заняла много времени, так как мы день находились в студии, а следующий проводили в суде или на совещании с адвокатами. Судебное предписание обязывало явку, а повестки приносили даже в студию. Это отвлекало. У меня было такое чувство, что нас непрерывно саботировали и пинали со всех сторон. Постоянно возникала какая-нибудь проблема, то с менеджментом, то еще с кем-то. Трудности сплотили нас, потому что мы оказались против всего мира. Пытались сочинять музыку, но в таких условиях это крайне сложно, вплоть до того, что мы написали об этом песню, которая в какой-то степени отражает ту ситуацию. Вот почему один из треков на альбоме называется «Повестка» («Writ»).

Помимо судебных преследований были еще и технические проблемы в студии. Мы с трудом записывали «Thrill Of It All», завершив в конце концов мучения после бесконечного количества дублей. Вскоре после этого мы пошли в бар через дорогу пометать дротики, и пришел Дэйв Харрис, который отвечал за пленку, и сказал:

– У нас проблема.

– Какая? – спросил я.

– Один из техников делал измерительные фонограммы и записал их на мастер-ленту.

– Ты гонишь!

– Нет, это правда!

Их работа заключалась в том, чтобы наложить серию эталонных звуков, в основном набор сигналов от самого высокого к самому низкому, на мастер-ленту, чтобы она была размечена и готова к использованию. Так раньше работали: отстраивали головки, чтобы убедиться, что все как надо. Он заряжал такую пленку в студийный магнитофон и давал отмашку: «Все отлично, можете работать».

Но по ошибке наложил эти сигналы на мастер-ленту с песней «Thrill Of It All». Мы послушали запись, и вдруг: «Ду-ду-ду-ду».

Он стер достаточно, поэтому пришлось переписывать. Это было суровое испытание. Дэйва мы, конечно, не убили, но в буклете альбома напомнили ему о его косяке: «Дэвид Харрис – оператор пленки и саботажник».

Продюсировали Sabotage своими силами. Группа большую часть времени где-то пропадала, поэтому в основном эта ноша досталась мне и звукоинженеру. Я все больше и больше вникал в производственный процесс, но не сидел и не указывал остальным, что делать, – так как они знали, что играть, они просто накладывали на запись свои партии. Но я провел в студии намного больше времени, поскольку запись гитарных кусков или сведение занимали больше времени, и я там находился дольше, чем они. Меня это не сильно беспокоило. Я мог сидеть до победного.

На Sabotage была парочка необычных треков, вроде «Symptom Of The Universe». Ее называли первой песней в стиле прогрессив-метал, и спорить я не буду. Она начинается с акустической части, а затем переходит в высокий темп, чтобы придать динамики, в ней много переходов, включая джем в финале. Последний был придуман прямо в студии. Мы отыграли трек, а после – принялись джемовать. Я начал играть тот рифф, остальные подхватили, мы не переставали играть, пока не отключили запись. Потом я наложил акустическую гитару. Несколько песен, которые мы записали, родились во время джемов. Мы продолжали играть, и финал иногда получался длиннее самой песни. Но многие наши треки и так получались затянутыми. Например, «Megalomania»: тянется и тянется, пока постепенно не стихает звук. Временами песни были в два раза длиннее, чем финальные версии, попавшие на альбом. Мы просто вынуждены были выкручивать громкость вниз.

Композицию «Supertzar» я написал дома на меллотроне, чтобы создать эффект хора. Добавил тяжелую гитару и хорошенько все замешал. Подумал: хорошо бы попробовать это в студии, но будет круто, если можно будет использовать настоящий хор. И я заказал хор лондонской филармонии. Они пришли и готовы были приступить около девяти утра. Оззи об этом ничего не знал. Зашел, увидел весь этот народ и вышел.

– Блядь, студией ошибся!

А потом вернулся и начал:

– Что происходит? Кто все эти люди?

– Мы просто пытаемся песню записать.

– А-а-а… О…

Женщина