Когда слуга вышел, она проскользнула в комнату и прижалась спиной к стене.

– Зачем вы здесь? – устало спросил лорд Мэттисон, развязывая шейный платок и роняя его на пол. – Что вы теперь от меня хотите?

Мэри сделала шаг вперед, ударившись об угол гардероба.

– Я… Извините меня, – замялась она, невольно уставившись на треугольник его голого тела, открывшийся, когда он расстегнул рубашку. Ее взгляд зацепился за темные волоски, покрывавшие кожу. – Я… я не стану вас беспокоить, – заикаясь, промямлила она, попятившись к двери.

– Нет, станете, черт побери! – выпалил он и в два счета оказался возле Мэри, схватив ее за руку. – Я не знаю покоя все последние семь лет! И вы не добавите мне его, если уйдете от меня после того, как явились сюда полуголой, заставляя меня думать, – он сглотнул, – давая мне надежду… – Он закрыл глаза и, пробормотав тихое проклятие, резко отпрянул от нее. Отвернувшись, он провел рукой по волосам и снова повернулся к Мэри: – Уходите! Просто уйдите и оставьте меня гореть в моем личном аду.

– Я… я не хочу, – услышала Мэри собственный шепот. Странно, но в ту минуту, когда она увидела, как он расстроен и зол, она вдруг вспомнила, каким добрым он был с ней в минуту ее собственных страданий. Он не бросил ее одну в слезах. Он обнял ее. Успокоил.

Мэри подошла ближе и робко положила руку на плечо лорда Мэттисона. Он стоял к ней спиной, опустив голову и вцепившись руками в край комода. Почувствовав ее прикосновение, он напрягся, но она поняла, что он не хотел ее оттолкнуть.

Он хотел, чтобы она осталась. Даже тогда, когда велел ей уйти.

Его раздирали те же противоречивые чувства, что и ее.

– Это не только ваш ад, – сказала Мэри, шагнув ближе. Ее руки обхватили его вокруг пояса, щека прижалась к его спине. – Он и мой тоже. Я в нем вместе с вами.

Лорд Мэттисон повернулся к ней и, взяв за запястья, отодвинул на расстояние вытянутых рук.

– Но вы не сгораете по мне, верно? Как я сгораю по вас?

«На самом деле он сгорал не по мне», – подумала Мэри. Это та умершая девушка по-прежнему не отпускала его.

– Я имела в виду другое, – возразила она. – Вы и я… – она нахмурилась, пытаясь подобрать слова, – мы в стороне от остального мира. Это так, словно все остальные танцуют сложный менуэт в бальном зале, освещенном тысячами свечей. А мы снаружи на террасе на холоде при свете луны танцуем вальс под музыку, которая слышна только нам одним.

Выражение страдания на лице лорда Мэттисона немного смягчилось. Он обнял Мэри и крепко прижал ее к себе.

– Мне нечего вам сказать, – признался он. – Этот человек не сказал ничего полезного. О-о, он много говорил. – По телу Мэттисона пробежала дрожь, и Мэри, обхватив его талию, изо всех сил прижалась к нему. – Он сказал много такого, что я никогда не смогу повторить. Вещи, от которых меня тошнило. Боже, этот человек отвратителен!

– Это не важно, – сказала Мэри и погладила его по спине, пытаясь успокоить.

Он зарылся лицом в ее волосы и вдохнул их запах, как будто от этого зависела его жизнь. Несколько минут они так и стояли, обняв друг друга.

Когда лорд Мэттисон наконец прошептал: «Позвольте мне поцеловать вас», она не смогла отказать ему. Она просто подняла к нему лицо в молчаливом согласии.

Из его груди вырвался стон облегчения, когда он увидел ее раскрывшиеся навстречу ему губы.

Ощутив, как к ней прижалась твердеющая плоть, Мэри испугалась, но только на минутку. Она слышала много всего от девушек, с которыми работала в маленькой мастерской мадам. Иногда они посмеивались над той частью мужского тела, которая так зависела от их похоти. Поэтому она понимала, что это доказательство нарастающей страсти лорда Мэттисона. Точно так же, как ощущение влажности между ног означало готовность ее тела принять его.

– Я люблю вас, – простонал он, прежде чем поцеловать ее в шею с такой страстью, что Мэри показалось, будто ее кости тают. Он уткнулся носом в ее шею, пальцы принялись развязывать ленты ночной рубашки, чтобы открыть грудь.

Когда его губы сомкнулись вокруг ее затвердевшего соска, Мэри вздрогнула и затаила дыхание. Надо было остановить его, если она не хочет стать его любовницей.

– Остановите меня сейчас, – вторя ее мыслям, прошептал лорд Мэттисон, – если не любите меня. Иначе я не смогу удержаться. – Его бедра прижались к ней, руки охватили ягодицы, приподнимая ее.

– Нет, – выдохнула Мэри, схватившись за его плечи. – Я не хочу, чтобы вы останавливались! – выкрикнула она, вдруг поняв, что это единственная вещь, которую священная Кора никогда не позволила бы ему. Она никогда не опустилась бы до того, чтобы прийти в спальню к джентльмену в ночной рубашке и позволить ему целовать себя. Позволить спустить с нее рубашку, чтобы он мог насладиться ее грудью.

Даже не успев хорошо подумать о том, что делает, Мэри быстро расстегнула его бриджи, и ее рука скользнула внутрь. Молли иногда рассказывала ей, что она проделывает с Джо, чтобы держать его «на коротком поводке». Мэри и в голову не могло прийти, что ее когда-нибудь порадует полученное от подруги знание о том, как доставить удовольствие мужчине. Однако теперь она ликовала, услышав, как он резко втянул воздух, застонал и напрягся под ее рукой. Его лоб покрылся бисеренками пота, а напряжение достигло предела.

А все это сделала с ним она!

Она, простушка Мэри, обычная белошвейка, смогла дать ему то, что никогда не смог бы дать его идол. Потому что она была живой, настоящей и… любила его!

Вот почему мысль о том, что он сердится и хочет отослать ее прочь, так мучила ее. Вот почему, оставаясь одна без него, она чувствовала себя так, словно потеряла часть себя. Она любила его.

Мэри осыпала поцелуями каждую часть его тела, до которой могла дотянуться, пока он вместе с ней двигался к кровати.

– Я люблю вас! – воскликнула она, когда, приподняв над полом, лорд Мэттисон опрокинул ее на кровать. Это было так просто. Он значил для нее больше, чем ее гордость, ее честь, чем все на свете. – Я ваша!

Он сделал шаг назад, скинул с себя оставшуюся одежду и лег сверху.

В какое-то мгновение Мэри пронзила жгучая боль.

– Кора, – прошептал он.

Боль стала еще сильнее.

Она думала, что может заставить его забыть Кору. Но даже теперь, когда ее обнаженное тело лежало, распростершись под ним, лорд Мэттисон любил ее соперницу. Он не мог нанести ей более страшной раны, даже если бы вонзил нож в ее сердце.

– Моя дорогая, – бормотал он, убирая локон с ее влажного лба. – Любимая, я не хотел делать тебе больно. Лучше бы я умер, чем сделал это. Я даже подумать не мог… – На миг он закрыл глаза. – Сэндифорд заставил меня поверить, что он…

Ее неспособность с ясностью вспомнить события своего прошлого придала веса измышлениям Сэндифорда по поводу изнасилования, которым он так хвастался.