Мэгги передернуло.

— Но я не допускаю такой мысли даже на мгновение.

— Все известные мне южане, — сказал СаЛ, — смотрят «Унесенные ветром» и тоскуют о старых добрых днях, когда белым принадлежало все, а черные были подневольными дурачками.

— Дорогой, прекрати, — вмешалась Дайана.

— Сал, — сказал Джон, — хватит ходить вокруг да около. Мы все хотим знать, что ты думаешь на самом деле, — все засмеялись, включая самого Сала. — Ладно, объявляю перемирие, — продолжил Джон, — это хорошая тема, и мы еще к ней обязательно вернемся. А сейчас я предлагаю для обсуждения следующий вопрос: улучшились ли межрасовые отношения?

— В шестидесятых я был одним из тех самых северных либералов, — сказал Билл, — выступающих за гражданские права черных, которых отец Мэгги считал причиной своих проблем. В те времена у меня были десятки чернокожих друзей, хороших друзей (как я думал). Видя изменения в законодательстве и победы в борьбе за гражданские права, я действительно верил, что в следующие двадцать лет мы будем жить в расовой Утопии. Но, на мой взгляд, все стало еще хуже. Меньшинства, возможно, получили больше возможностей, но из расового плавильного тигля эта страна превратилась в скороварку, готовую вот-вот взорваться. По иронии — и мне действительно печально говорить об этом — сейчас у меня намного меньше чернокожих друзей, чем в шестидесятые.

— Несколько лет назад, — сказал Кларенс, — на какой-то час или два я подумал, что межрасовые отношения действительно изменились к лучшему. Я был в Детройте, где взял несколько интервью, посетил некоторые футбольные матчи и написал несколько заметок. В конце концов, я очень устал и в последний день провалялся на кровати в своем номере с книгой в руках. Я не смотрел телевизор и не слушал радио. На следующее утро я поймал такси, и водитель оказался белым. Он был очень дружелюбным и любезным, и я подумал, что это очень необычно. Потом, когда в зале ожидания аэропорта не оказалось свободных мест, и какой-то белый парень, заметив, что я ищу, где сесть, уступил мне свое место. Тогда я сказал себе: «Вот это да! Похо-

95

же, времена действительно меняются!» Потом я сел в самолет, и стюардесса предложила мне подушку и одеяло. Она была белой, но такой приятной. Парень, сидящий рядом со мной, тоже было очень любезным. Я подумал: «Эй, неужели то, о чем мечтал доктор Кинг, действительно случилось?»

Затем самолет взлетел, и я увидел заголовок газеты, которую читал сидящий передо мной парень. Там было написано: «Вспышка насилия со стороны черных в Лос-Анджелесе». Дело в том, что это было наутро следующего дня после того, как был признан невиновным полицейский, избивший Родни Кинга, в результате чего вспыхнули беспорядки. Тогда я понял, в чем дело. Все эти белые думали, что лучше им быть любезными со мной, а то я вытащу из дипломата монтировку и выбью из них дух!

Все засмеялись.

— Хорошо. На следующей неделе, — сказал Джон, — мы начнем изучать Библию. Но, думаю, что узнать друг друга лучше и обсудить ряд вопросов — тоже нужное дело.

Кларенс и Женива задержались еще на час, чтобы побеседовать со своими новыми друзьями, а потом рука об руку пошли к своей машине.

— Было весело, правда? — спросила Женива.

— Да, неплохо, — сказал Кларенс, — ты рада, что я все-таки уговорил тебя пойти?

— На земле у тебя бывали ужасные времена, бабушка, — сказала Дэни.

— Да, ужасные. И хуже всего было, когда господа и надзиратели приходили ночью и насиловали меня. Порой я начинала рыдать при одной только мысли о том, что эти люди опять придут, хотя на самом деле их не было. Из одиннадцати рожденных мною детей трое были от господ. Первого из них я родила в тринадцать лет. Но, скажу тебе, я любила этих детей так же, как и остальных. И не говорите мне, что дети виноваты в том, что делали их отцы, и что дети не должны жить или они не так драгоценны в глазах Божьих. Ты же знаешь, что если бы у нас не было тех детей и мы не любили бы их, то у нас не было бы множества драгоценных внуков и правнуков, многие из которых стали верными слугами Эль-Иона.

В голосе Руфи впервые зазвучали суровые нотки. Дэни вспомнила, как, живя на земле, доказывала, что нет ничего пло-

96

хого в абортах, когда дети зачаты в результате изнасилования. Наверное, бабушка тогда слышала ее. Конечно же, слышала.

Руфь смотрела через дверь времени на земные события с отвращением на лице.

— Клянусь, сейчас на земле больше глупцов, чем когда бы то ни было. Я постоянно говорю Господину, что Ему уже пора закрывать эту лавочку и устанавливать Свое Царство. Там становится все хуже и хуже, это уж точно. Но ты же знаешь, что у Господа есть собственный план, и я не сомневаюсь, что Он всегда прав. В противном случае, Он не был бы Всемогущим.

Дэни и Руфь через дверь видели картины несправедливости, в том числе обогащение одних людей за счет страданий и изнуряющего труда бедных и нуждающихся. Дэни видела, как хорошо одетые люди веселятся в тепле, в то время как убого одетые — мерзнут и дрожат.

— Тебя это не мучает? — спросила Дэни у бабушки.

— Мучает? Нет. На земле это никогда не прекратится. Конец этому — только по другую сторону, — Руфь посмотрела на Дэни, — даже самые яркие земные дни всегда имеют закат, а самые темные ночи всегда сменяются зарей. Живущие в вечной ночи ада с трудом вспоминают светлые дни на земле, но даже от этого слабого воспоминания, скажу тебе, они испытывают муки. Живущие в вечной заре небес достаточно хорошо помнят темные ночи, чтобы их сердца были наполнены благодарностью за свет этого мира. Мы живем в утренней заре, дитя мое. Разве это не чудо?

— Расскажи мне больше о своей семье... О моей семье, — попросила Дэни.

— Я познакомилась с твоим дедушкой перед самым концом войны,