…и мысли в голову опять полезли не те.

Официант удалился, и стало совсем уж неуютно.

– Прошу прощения, – генерал откашлялся и сел.

На стул.

По другую сторону стола.

И будь перед ней человек иной, Эвелина решила бы, что опасаются именно ее.

Опасаются?

Ее?

Глупость несусветная!

– Гм… не знаю… что вам сказали, – с несвойственной ему прежде нерешительностью начал генерал. – Мне характеризовали вас, как человека в высшей степени порядочного.

Эвелина удивилась.

– …и лишенного обычной для женщин… легкомысленности… извините.

Эвелина извинила.

На всякий случай. Не извинять малознакомых генералов было… не принято. Да и опасно.

– И потому… вполне вероятно… мое предложение покажется вам странным… и даже, возможно… оно оскорбит вас. Прошу прощения…

Он замолчал.

А Эвелина вздохнула.

И решилась:

– Простите, но… я не стану вашей любовницей, – сказала она.

– Что?

Теперь на лице генерала появилась выражение растерянное и какое-то несчастное.

– Вы, безусловно, мужчина видный, – Эвелина посмотрела на стол, но из напитков пока подали лишь водку в запотевшем графине. – И я всецело осознаю, что ваши возможности… велики… и вы многое можете сделать для театра и меня лично…

…например, заткнуть Макарского, а может, и вовсе спровадить обратно в Москву. Или не его, но саму Эвелину, ведь если за нее попросит генерал, то пробы она пройдет…

…и не проще ли согласиться?

Всего раз.

– Однако… у меня принципы, – водки она все-таки налила и протянула рюмку Матвею Илларионовичу, которую тот принял и опрокинул разом.

Выдохнул.

И повеселевши вдруг, произнес:

– Это хорошо… это просто чудесно… и вы даже не представляете, насколько!

Эвелина удивилась.

Ей даже обидно стало. Немного. Никогда-то до сего дня ее отказ не воспринимали с таким нечеловеческим воодушевлением, будто только и ждали, что этого отказа.

– Простите… говорить красиво не приучен, – генерал встряхнулся. – Я опасался, право слово, что преувеличивали вашу… принципиальность. Но рад, несказанно рад… любовница мне не нужна. Мне жена требуется.

И это признание окончательно ошарашило.

А меж тем подали закуски. Икру красную. И черную тоже – в крохотных вазочках. Лимон, резанный полупрозрачными ломтиками. Балык из семги, тоже полупрозрачный, сквозь розовое мясо просвечивал фарфор.

– Точнее, даже не жена, а невеста… для начала невеста… видите ли… вы кушайте, кушайте, а то бледная больно.

Уговаривать себя Эвелина не заставила.

– …ситуация неоднозначная… и… – Матвей Илларионович махнул рукой. – Дело в том, что я… был женат, но не слишком удачно… так уж получилось… я любил, а меня…

– Сожалею.

Сожаление было вполне искренним, поскольку Эвелина прекрасно понимала, каково это.

– Она скончалась… бомбежка.

Она склонила голову.

– Я тогда еще… лейтенантом был. Молодой, рьяный. Отправить в тыл сумел, но кто ж знал, что поезд попадет… что станут они…

Эвелина молча наполнила стопку.

Подумалось, что генерал, да еще войну прошедший, от двух стопок без закуски не захмелеет.

– Спасибо.

– Не за что, – балык оказался хорош, как и икра, которая лопалась на языке, оставляя пряно-солоноватое такое знакомое послевкусие.

…бабушка порой покупала ее, по праздникам, утверждая, что в ней много пользы. Может и так, но… дорого.

Да и не достать.

– На войне как-то вот получилось… и потом тоже… когда война расти легко, – теперь он глядел на Эвелину прямо, не моргая, и ей стало неуютно под этим вот взглядом. Но она выдержала.

И улыбаться не стала.

И, кажется, это было правильно, если Матвей Илларионович кивнул.

– Однако… мне не единожды намекали, что мое семейное положение… вернее, всякое отсутствие семьи… вызывает вопросы. Сомнения в моей… – он махнул рукой. – Преданности… и вовсе… подозрения.

– Тогда вам следовало бы найти жену.

Он поморщился, будто от зубной боли.

А ведь дело не только в том, что его не любили. Мужчины вовсе часто не обращают внимания на этакую безделицу, как любовь. Нет, там что-то куда более неприятное, болезненное для самолюбия.

Но… правильно ли лезть в чужие раны?

Эвелина подцепила на вилку полупрозрачный ломтик вяленой осетрины.

– Сперва я надеялся, что… и не оправдались… не важно. Простите. Я действительно не привык говорить на подобные темы, – он набычился. – Я тоже решил, что, возможно, и вправду стоит жениться.

Донельзя здравая мысль.

– И предпринял некоторые действия. И даже нашел женщину, которая не выказывала отвращения…

К генералу?

Невероятной сложности задача.

Кажется, ей все-таки не удалось скрыть скепсис.

– Поверьте, я не слишком приятный в общении человек. Многим иным рядом со мной, мягко говоря, неуютно, – уточнил Матвей Илларионович. – А все-таки хотелось бы найти женщину, которая… привыкла бы, что ли? И мне показалось, что все получилось.

– Вы ошиблись? – Эвелина решила помочь.

Немного.

Мужчинам не нравится говорить о своих ошибках. И вот этот тоже… кивнул. Вздохнул снова и сказал:

– Она служила секретарем. У меня сложилось впечатление, что она проявляет большую симпатию, чем это предписывает служебная инструкция. И когда я… пригласил ее на личную встречу…

– Вам не отказали.

Он вновь кивнул.

– Вы ешьте, – сказала Эвелина. – А то ведь остынет.

А ведь наверняка голоден, пусть и пытается на еду не смотреть, но она шкурой чувствует интерес. И вновь обидно, что ей, Эвелине, предпочли шашлык из семги, который аккурат подали на свежих салатных листьях.

– Я… манерам не обучен.

– Пустое, – отмахнулась она. – Здесь совершенно не перед кем показывать манеры.

– А вы?

– Я живу в коммунальной квартире, – почему-то перед ним признать это было просто. – И поверьте, манеры – это последнее, о чем соседи думают.

– Почему коммунальная? Вы ведь звезда?

– Была звезда, да… – она взяла тонкую палочку. – Она согласилась? На свидание? И потом еще на одно. И вы решили заговорить о большем?