— Потому что мне не нравится мысль о том, что они будут плакать перед сном. Это ненормально, когда дети спят в своей школе на Родине, так что это новая ситуация для всех. Если бы они были дома, родители утешали бы их после кошмара или если бы им было о чем-то грустно.

— Но наши ученики не маленькие дети, они подростки.

— Я знаю, но не забывай, что многие из наших учеников с Родины пережили что-то травмирующее и будут более чувствительными, чем другие дети.

— Значит, ты позволила бы любому из них спать в твоей постели, если бы им было грустно и им снился кошмар; даже мальчикам?

— Томми и Найлу всего десять и одиннадцать лет. Я даю им столько же любви, сколько и другим своим ученикам, но они в ней не нуждались.

Арчер приподнял бровь.

— А как насчет мальчиков Севера? Ты бы позволила им тоже спать в твоей постели?

Я начала бежать трусцой.

— Никто из них никогда не приходил ко мне за утешением, — сказала я пренебрежительно.

— Пока. — Арчер пристроился в моем темпе. — Но не забывай, что эти десять мальчиков тоже скучают по своим матерям.

Я бросила на него косой взгляд.

— Никто из них не помнит своих матерей.

— Расскажи мне, каково было расти с родителями, которые целовали тебя и души в тебе не чаяли? — спросил Арчер.

— Ну, это было чудесно, — ответила я. — Так и должно быть для всех детей.

Некоторое время мы бежали молча, потом он сказал:

— Знаешь, это занимает некоторое время.

— Что именно? — Я бросила на него косой взгляд, но Арчер смотрел прямо перед собой с настороженным выражением на лице.

— Чтобы маленькие мальчики перестали плакать, когда они впервые приедут сюда.

Я нахмурила брови.

— Ты помнишь, когда ты впервые приехал сюда?

Он покачал головой.

— Нет, не в конкретных деталях, но когда я учился на наставника, я два месяца работал в дошкольном учебном заведении. Именно туда прибывают малыши, и они остаются там, пока им не исполнится десять лет.

— Ты мне это говорил.

— Да, но я не сказал тебе, что происходит, когда мальчики впервые появляются там.

— Что происходит? — спросила я с неприятным ощущением в животе.

— Это действительно немного душераздирающе, потому что они такие маленькие, и они будут пытаться прикоснуться к каждому взрослому, которого увидят, я думаю, стремясь к общению и любви.

Печаль в его голосе заставила волосы у меня на затылке встать дыбом.

— Нам сказали не брать их на руки, не целовать и не утешать их физическим контактом.

— Почему нет?

— Потому что нам нужно было ужесточить их, — сказал он как ни в чем не бывало. — Это правило доставило мне много неприятностей, но в конце концов я придумал способ побороться с ними ради забавы и украдкой обнять их. Тем не менее, после двух месяцев работы я понял, что хочу работать со старшими мальчиками. Мне не нравились все эти слезы.

— Но как насчет чувствительных мальчиков? Есть же и такие.

Арчер выдохнул воздух.

— Есть, но, как я уже сказал: мы ужесточаем их. Со временем они учатся проглатывать свои слезы, страхи и потребность в прикосновениях.

Какое-то время мы просто бежали бок о бок, мое сочувствие делало невозможным не плакать внутри из-за всех маленьких мальчиков, которые плакали, пока не уснули, и прятали свою боль за храбрыми лицами.

— Итак, после трехлетнего возраста у мальчиков на самом деле нет никакого физического контакта, кроме драки, не так ли? Я нахожу это самой печальной вещью на свете. Человеческое прикосновение было такой жизненно важной частью развития любого ребенка. Неудивительно, что мужчины Севера выросли негибкими, неразумными и склонными к конфронтации.

Он пожал плечами.

— Я полагаю, что для всех это по-разному. Я помню, как обнимал друзей, которым было грустно, и получал объятия в ответ. Для тех, кому посчастливилось завязать глубокие дружеские отношения, я думаю, что прикосновения — это часть этого, хотя обычно они грубее, чем то, к чему вы привыкли.

С переполненным сердцем я замедлила ход и остановилась.

— Я чувствую, что у тебя украли что-то очень ценное.

Арчер тоже остановился и оглянулся на меня.

— О, да?

— Да. — Я сделала пять шагов, чтобы встать перед ним. — Тебя забрали у людей, которые любили тебя, и хотя ты этого не помнишь, когда-то ты сам был тем одиноким маленьким мальчиком, жаждущим прикосновений и общения. Я думаю, что у тебя украли любовь в твоей жизни.

— Возможно, но трудно что-то потерять, если у тебя этого никогда не было, — прагматично сказал он.

— Полагаю, это правда, — мягко согласилась я с непреодолимой потребностью влить в него частичку тепла, которого ему не хватало в своей жизни. Я могла забыть о раздражении и разочаровании, которые испытывала из-за него, достаточно долго, чтобы увидеть Арчера таким маленьким мальчиком, каким он когда-то был: грустным, испуганным и лишенным любви. Приподнявшись на цыпочки, я обняла его за шею.

Сначала Арчер напрягся, и я могла понять, почему он был в замешательстве, поскольку я избегала его, насколько это было возможно, после унизительной порки, которую он устроил мне неделю назад.

— Все в порядке, я просто хочу обнять тебя, — прошептала я.

Наконец, его руки обвились вокруг моей поясницы, он притянул меня ближе и зарылся головой в мои волосы.

Я положила голову ему на ключицу, не заботясь о том, что он вспотел после пробежки. В отличие от некоторых мальчиков, которые могли пахнуть как тролли, когда потели, у Арчера всегда был свежий, уличный запах, который мне нравился.

Не прошло и десяти секунд, как он попытался отстраниться, но, зная науку, лежащую в основе хорошего объятия, я знала, что мы должны оставаться в таком положении по крайней мере целую минуту, чтобы получить пользу от здоровых гормонов, которые высвобождаются при объятиях. Крепче обхватив его за шею, я дала понять, что не хочу, чтобы наши объятия заканчивались.

— Что ты делаешь? — Арчер прошептал мне на ухо.

— Я обнимаю тебя, — объяснила я и уткнулась носом в его волосы на затылке.

— Но я думал, ты злишься на меня за порку.

— Так и есть. Но сегодня ты совершил для меня нечто героическое, и я хочу отплатить тебе хоть чем-то.

— Ну, в таком случае… — его голос приобрел соблазнительные нотки, — как насчет ночи в твоей постели?

Я немедленно отпустила его.

— Я так не думаю, — сказала я и снова начала бежать трусцой.

— Почему нет? Ты сама сказала, что я совершил героический поступок и заслуживаю награды.

— Именно поэтому я