иногда приходится использовать эти дни, когда я болею. Дэвид с его другом основали компанию, так что он частенько работает днем и ночью. Нам никогда не хватает времени.

Айнара не хотела быть жестокой, но её слова больно укололи меня.

– Человеку никогда не хватает времени, хотя только время у него в жизни и есть. – Согнув мизинец, она зацепилась им за мой, как часто делала в детстве. – Поклянись на мизинчиках, что будешь теперь приезжать.

Я потянула её руку к себе, скрепляя уговор:

– Я буду приезжать, и звонить, и писать. Только не по-маньчжурски.

– Твой маньчжурский настолько плох?

– Мне пришлось нести письмо к переводчику, – призналась я. – Почему ты написала мне на маньчжурском? Я никогда его хорошо не знала.

Айнара отняла мизинец. Наступила тишина. Такая долгая, что я подумала было, что сестра вышла из комнаты.

– Потому что наша мама была маньчжуркой.

И когда название нашего народа сорвалось с её губ, я почувствовала, что наше сестринство вновь растворилось в воздухе.

* * *

Слишком скоро – и слишком поздно – настал день Лунного фестиваля. Предыдущим вечером шёл дождь – капли маршировали по металлической крыше, стучали у меня в мозгу. Безостановочно.

Мой папа, Эюн, Дэвид и я сидели до самой ночи, чиня отцовский фонарь. Папа восстанавливал шестерни, Эюн резала стекла и делала на них фаску, Дэвид зачищал провода и паял электрические компоненты, а я на ощупь, слушаясь интуиции, лепила достопримечательности из влажной податливой глины. Воздух в гостиной был наполнен дразнящей остротой резаного стекла, металлическим огнём электричества и вкусным теплом земли.

Я надеялась, что дождь прекратится к началу соревнования – вода и электрический ток плохо сочетаются. На миг я подумала о запястье моей матери, помеченном в её детстве молнией.

Утром дождь тоже шёл. Бабушка и Дэвид сыграли множество партий в шахматы, используя Эюн в качестве переводчика. Я годами волновалась, что моя семья его не примет, но тётя общалась с ним с той же лёгкостью, что и со мной.

Папа и Лиен разукрашивали календарь на будущий месяц. Я фотографировала их, нацеливая камеру по голосам.

По гостиной пронёсся порыв ветра, и дождь стал громче: в дом вошла Айнара.

– Водостоки затопило. На улице озеро воды.

Я улыбнулась, представив себе это:

– Улица стала ртутной. Жидкой и блестящей.

Скрипнули дверные петли, запахло резиной и кожей. Айнара сказала:

– Для фестиваля нам понадобятся резиновые сапоги. А у меня только одни. Айми, можешь взять их, а я буду в пластиковых сандалиях.

Останавливая её, я подняла руку:

– Сандалии надену я. Хочу ощутить погоду.

* * *

Мы пошли на праздник, когда дождь превратился в туман. Бабушка, отец, тётя Эюн, Айнара с Йеном и Лиен, Дэвид и я. Для сентябрьского дня было тепло. В мамин любимый праздник я вдыхала воспоминания о ней вместе с воздухом, разбавленным водой.

Эюн сказала по-английски:

– Вот это интересно. Река историй разлилась. Улица, которая ведёт к мосту, теперь под водой. А Народная площадь, на которой проходит состязание, – на другом берегу реки.

Я вытянула ногу в сандалии. Вода закружилась вокруг пальцев, накатила на ступню и разбилась о лодыжку. Эюн схватила меня за руку:

– Дальше становится глубже. Кое-кто зашёл в воду по пояс и теперь возвращается.

Мама умерла, но для того, чтобы восстановить отношения с папой, я должна перебраться на другую сторону этой реки. Я должна помочь ему на конкурсе фонарей.

– Если надо будет, я поплыву.

– Погоди минутку.

Я услышала плеск – Эюн отошла прочь. Дэвид взял меня за руку. Поскольку мы оказались с ним вдвоём, я заговорила свободно:

– Когда родные развеяли прах моей матери, он полетел по ветру и попал в реку, в почву, осел на склоне горы. Она – часть дождя и той воды, что нас сейчас окружает.

– Я читал, что со временем любое кремированное тело распадается на атомы, которые продолжают делать своё дело в окружающей среде, – ответил он. – В каждом из нас содержится примерно сто микронов Элвиса.

Я вздрогнула.

Дэвид провёл ладонью по моей руке вверх-вниз:

– Тебе холодно? Кажется, назревает шторм покрупнее.

Абсурдность ситуации вызвала у меня улыбку:

– Мне нехолодно. Но как ты можешь говорить ещё про какой-то шторм? Дождь и так льёт день и ночь.

Муж усмехнулся:

– Коварное колено, помнишь?

Застарелая футбольная травма Дэвида напоминала о себе после долгих перелётов: его колени вечно упирались в спинку переднего кресла.

– Я люблю тебя, – сказала я, поднимаясь на цыпочки. Хотела попасть в губы, но в итоге поцеловала лишь кончик его подбородка.

Голос Эюн произнёс:

– Мне нужна ваша помощь.

Я повернулась к ней, но она отстранила меня ладонью.

– Не твоя. Мне нужен Дэвид, чтобы фонарь не намок. – Она перешла на китайский: – Лиен будет твоими глазами.

У меня над головой пыхнул раскрывающийся зонтик, и Дэвид сжал мои пальцы на ручке:

– Просто на всякий случай.

Писк тамагочи возвещал о появлении Лиен, словно музыкальная заставка телешоу.

– Я собираюсь говорить тебе обо всём, что происходит, как будто рассказываю историю, – сообщила она. – Сейчас я тычу пальцем в луну, которая поднимается из-за облаков. Бабушка говорила, что луна – это точка, а точка – это история.

– Мне она говорила, что каждая точка на крылышках божьей коровки – история. Или смех. Или кушанье. Или ласка.

«Пик-пик», – вставил тамагочи.

– Меня интересуют только истории. Потому что в них и так есть и смех, и кушанья.

– Да, – согласилась я. – История – это жизнь.

Дождь молотил по нашему зонтику, точно взрывая крошечные гранаты.

Айнара с Йеном и бабушка присоединились к нам, стоящим в воде.

«Пик-пик».

– Если история – это жизнь, а я рассказываю тебе историю, означает ли это, что я дарю тебе жизнь?

Я улыбнулась и сжала её руку:

– Да.

* * *

Пронзительный свист.

Лиен ухватилась за мою руку и потащила меня на звук:

– Тётя Эюн и дядя Дэвид вернулись с дедушкой Фэном на лодке.

Звук мотора эхом разносился по образовавшейся под зонтиком пещерке. Даже с помощью Лиен мне было трудно расшифровать смысл происходящего по голосам и их эхо, по запахам и ощущениям. Но это казалось магией.

– Сегодня Река историй – это озеро, и я собираюсь переправить вас по нему! – воскликнул Фэн. – Но имейте терпение. Я плыву медленно, потому что у меня нет ощущения глубины.

Мы принялись забираться в лодку, и я нахмурилась. Йен, который уселся первым, взял меня за руку, а Айнара поддерживала сбоку. Земля под ногами утратила твёрдость и начала слегка покачиваться.

– Почему у дедушки Фэна нет ощущения