Катя переглянулась с Мирелой и Лерой.

— Давай я все-таки у Васьки уточню, он это или не он. Чтоб на сто процентов, — предложила Мирела.

— Да я его сама спрошу! Андрея то есть. Только спрашивай не спрашивай, а я и так знаю, что это он! Он, он — кому ж еще быть!

— Вообще-то получается, что тогда он говорил одно, а сейчас — совсем другое, — осторожно заметила Катя. — Понимаешь, о чем я? Тогда он говорил, что правду надо скрывать, теперь стал говорить, что это неправда. Разные вещи.

— Вещи-то, может, и разные, но суть-то одна! А суть в том, что он на этой теме зациклен. Как выяснилось. Потому что я-то ничего такого не замечала, дубина стоеросовая… идиотка, кретинка несчастная! Никогда он мне ничего такого не говорил. А про дачу я забыла. Катя вот вспомнила, что тогда, перед собранием, он говорил что-то такое… благородное…

Она осеклась и испуганно посмотрела на Мирелу, вспомнив, что она-то в тех дискуссиях не участвовала. Ей повезло — Мирела размышляла о чем-то своем.

— Сопруненко… — вдруг пробормотала она. — Сопруненко… Сопруненко… Что-то мне это… Знакомая фамилия…

— Да?

— Ага, погодите, сейчас-сейчас… Вася что-то такое…

— А я его прямо спрошу, — хорохорилась Ника. — Вот прямо так и спрошу: почему тебе эта история покоя не дает? И неужели не стыдно врать?

— Точно! — воскликнула Мирела. — Я что-то совсем того… Васька его сто раз упоминал. Был такой Сопруненко — начальник УПВИ.

— Что это еще за УПВИ?

— Управление по делам о военнопленных и интернированных. Сопруненко этот поляками непосредственно занимался. Один из разработчиков. План уничтожения разрабатывал то есть. «Знак Почета» получил за успешную операцию.

— Так Андрей, что — родственник его, что ли?

— А я откуда знаю?

Катю вдруг пронзила мысль: а ведь он был ночью у того сарайчика! Как она могла забыть? Леночка сказала: Андрей подошел, обнял за плечи, «пойдемте, девушка!». Забыла-то она, конечно, потому, что сосредоточилась на другом. Пыталась понять, которая из дам делила с Гариком ложе и кто на кого наговаривает. А кстати, если уж на то пошло… Под каким предлогом этот Андрей мог бы заявиться к Гарику в сарайчик посреди ночи? Он же не дама. Понадобилось что-то срочно обсудить? Доспорить? Извиниться? Странно… И все-таки, все-таки… лучше с ним поосторожнее. Сказать, что ли?

— Между прочим, он той ночью ошивался возле сарая, — решилась Катя.

— Откуда ты знаешь?

— Я говорила с Леной. С женой Гарика. Она его видела.

— Позволь, она же уехала! — удивилась Лера.

— Она вернулась потом.

— Да? А я не знала! А почему же я ее не видела?

— Она потом опять уехала, очень рано, вы еще спали.

— Бред какой-то, — Лера пожала плечами. — Кать, а ты, значит, все-таки продолжаешь, да? Что же ты нам ничего не рассказываешь?

— Да нечего рассказывать! — с досадой отмахнулась Катя. — Ничего пока не понятно.

— Все-таки держи нас в курсе, — не сдавалась Лера.

— Хорошо, только я понятия не имею, что дальше делать.

— А еще я его спрошу: что ты делал ночью возле сарая? — Ника гнула свое, с учетом новой информации. — Зачем ты ночью к Гарику ходил?

— Э, Ника, постой! — испугалась Катя. — Мы не знаем, ходил он к нему или нет! И вообще, знаешь… ты как-нибудь… поаккуратнее.

По дороге домой ей вдруг пришло в голову, что идея сама по себе не так уж плоха. Поговорить с ним, может, и стоит. Он мог что-то видеть… если, конечно, не сам все это устроил. Да, поговорить стоит. Только не Нике, разумеется, потому что у Ники тут другая задача. А как бы это так устроить — чтобы поговорить и чтобы Ника согласилась?

Но размышлялось об этом как-то лениво, без огонька, без азарта, как-то, скорее, по инерции, и впервые за все это время Катя вдруг всерьез подумала, что, может, пора со всем этим просто завязать.

Сколько раз ходила она по этому бульвару, мимо полуразвалившегося особнячка, смотрела на выломанные решетки подвальных окон, напоминавшие ей рты с выбитыми зубами, и думала: отреставрируют его когда-нибудь или нет? А между тем именно выломанная решетка ее и спасла.

Было очень скользко, поэтому она шла медленно, внимательно глядя под ноги. По обе стороны бульвара время от времени проносились машины, фары вырывали из темноты деревья в снегу, спинки скамеек, присыпанные снегом, стены домов. Было как-то на редкость пустынно, хотя не так уж и поздно. Катя не успела понять, что произошло. Одна из машин, проносившихся мимо, вдруг резко вильнула и оказалась на тротуаре. Описав дугу, она снова вылетела на проезжую часть и, не сбрасывая скорости, понеслась дальше. Если бы справа была стена дома или если бы решетка была на месте, Катю бы, скорее всего, просто расплющило. Но ей повезло — она слетела в выемку у подвального окна.

И скрючилась в этой выемке, пытаясь осознать, что произошло, и прийти в себя. Сначала было не больно, потом заболело как-то все сразу, особенно левое плечо и колени. Надо было пошевелиться и попробовать встать, чтобы оценить размер ущерба. Подошла какая-то молодая пара, подали ей сумку, которая, как выяснилось, отлетела на несколько метров, испуганные лица, «вам помочь?». Она сказала «спасибо», сделала над собой усилие — и встала. Значит, ничего не сломано, слава тебе, господи, ноги, во всяком случае, не сломаны. Видимо, просто коленки разбиты, как в детстве. От этой простой мысли она почему-то чуть не расплакалась. Девушка склонилась к ней, спросила участливо:

— Вы поскользнулись? Очень больно? Проводить вас?

Значит, ничего не видели… Катя покачала головой.

— Спасибо. Я тут в двух шагах. Дойду.

Все-таки они ее проводили, за что Катя была им несказанно благодарна. Она и правда могла дойти сама, не в том дело. Они возвращали ей веру в человечество после того, как какой-то его представитель обратил к ней звериный лик. От этой их доброты ей тоже хотелось плакать. Да что же это такое, в конце концов!

Вроде Варька с Антоном собирались в кино. Поднимаясь в лифте, Катя молила Бога, чтобы Варьки не оказалось дома. Брюки разорваны,