я, – кивнула жрица Сатеха. – Самое сложное – изменить глаза, – она махнула левой рукой перед своим лицом. – Глаза отражают то, кто мы есть, даже больше прочего… Для такой иллюзии требуется невероятное сосредоточение, но чего только ни сделаешь для тебя, – она усмехнулась и подмигнула. – Мне пришлось совершить визит во дворец, чтобы запомнить во всех деталях, как выглядит твой пленитель, Хатепер Эмхет, и воссоздать его облик со всей возможной точностью. Ну а дальше лишь вопрос сосредоточения – и мне удалось посмотреть на тебя и на Таэху его золотыми глазами. Долго удерживать это я не могу, но много времени нам ведь и не требовалось.

Её глаза на миг блеснули индиговым, и она рассмеялась замешательству бальзамировщика.

– Боги… – Перкау начинал понимать.

Энергии Сатеха были обжигающим теплом, щекочущим изнутри, бежавшим по жилам вместе с кровью, обнимающим его самим воздухом здесь – но его окатило холодом.

– Пойдём же! – собеседница улыбнулась губами Серкат, не давая ему опомниться. Поднявшись легко и грациозно, женщина протянула ему левую руку. – Тебе нечего бояться здесь, брат. А я очень хочу отвести тебя туда, где тебе – не сомневаюсь – хотелось побывать.

Помедлив, жрец поднялся, но браться за протянутую обманчиво хрупкую руку не стал. Жрица пожала плечами, откинула упавшие на лицо волосы взмахом головы – в точности так же, как делала когда-то его наставница, – и выскользнула в темноту коридора.

– Лучше бы ты взял меня за руку, – шепнула она откуда-то спереди. – Храм древний, здесь немало разрушено. Споткнёшься чего доброго…

– Но не насмерть же расшибусь, – возразил Перкау, нащупывая стену. – Почему не хочешь зажечь светильники и здесь, мудрая?

– Скоро, скоро, – пообещала она. – Мы совсем рядом.

Бальзамировщик терпеливо шёл за жрицей. Отблески огня остались за спиной. В темноте женщина всё же перехватила его запястье, и вовремя – впереди как раз начиналась лестница. Прикосновение не было неприятным, да и не обжигало так, как на границе песков. Они спустились куда-то, прошли ещё немного и остановились. Здесь незнакомка отпустила его и шагнула вперёд. Перкау услышал, как распахнулись двери, почувствовал резкое движение воздуха. Звук шагов отдалился – жрица Сатеха пробежала вперёд.

– Закрой глаза! – повелела она, и Перкау не стал спорить, подчинился.

Сквозь сомкнутые веки он различал, как зажигались впереди один за другим светильники, и гадал, что же ему хотят показать. Всё было слишком невероятным, чтобы поверить до конца. Но если его догадки верны – то ещё недавно, на пыточном столе, он был в бо́льшей безопасности…

Свет стал совсем ярким, и жрица Сатеха торжественно возвестила:

– А теперь смотри, брат Перкау.

Бальзамировщик открыл глаза… и охнул от изумления и восхищения.

Это была гробница – гробница, достойная царицы. Небольшой зал с потолком глубокой, почти чёрной синевы и золотыми звёздами был единственной расписанной частью помещения, но краски сияли яркостью и живостью.

На стенах не хватало традиционных изображений мира потустороннего, повествующих о путешествии души на суд Стража Порога и к Водам Перерождения. Но недостаток росписей окупали прекрасные яркие драпировки и несколько небольших поминальных стел, заказанных явно у хороших мастеров. Вскользь взглянув на изображённые на стелах фигуры, Перкау убедился, что погребение принадлежит именно женщине.

Вещи – чудесные, драгоценные вещи – расположились здесь на радость хозяйке гробницы: оружие, статуэтки, украшения, свитки, даже одна колесница, разобранная для удобства хранения.

Кедровый саркофаг, украшенный искусными росписями, стоял на возвышении, а перед ним, на жертвенном столике, курились благовония. Похоже, жрица только зажгла их, потому что аромат достиг Перкау лишь сейчас.

Кто бы ни был погребён здесь – её действительно чтили, помнили, любили. И когда жрица поманила бальзамировщика, опустилась на колени перед жертвенником, и он преклонил колени рядом, то прочитал на саркофаге одну из надписей:

«Вечная жизнь мудрейшей Серкат Таэху, открывающей пути, возлюбленной оставленным сердцем, Верховной Жрице Владыки Первородного Огня, благословлённой светом семи звёзд. Память о тебе да живёт вечно!»

Его взгляд скользил дальше, выхватывая среди традиционных жертвенных формул и ритуальных благословений иные слова… Поэма. Её саркофаг был настоящей застывшей поэмой в дереве, где каждое слово было наполнено невероятной любовью, тоской пронзительной и светлой:

«Моё тело погребено в песках у далёкого храма. Золото древних украшает мои руки и грудь, и сухая кожа до сих пор хранит запах драгоценных благовоний… Моё имя высечено рядом с именами наших предков, и даже мои братья и сёстры помнят обо мне, хоть и редко говорят вслух. Но ярче слов, выбитых в камне, горит для меня любовь…»

Лишь теперь Перкау видел, понимал, что означали эти слова в его странном видении. Он был в том самом далёком храме, затерянном в песках. Серкат всё же нашла это затерянное святилище… и упокоилась здесь, погребённая кем-то, кто так любил её.

– Кем… кем она была тебе?.. – тихо спросил бальзамировщик, не в силах отвести взгляд от крышки, запечатлевшей в вечности черты наставницы.

– Она была всем, – просто ответила жрица.

Её улыбка казалась безмятежной, но в ярком свете огней бальзамировщик увидел золотой отблеск единственной слезы.

Склонив голову, Перкау прошептал слова благословения ушедшей. В тишине, нарушаемой только потрескиванием светильников и дыханием потустороннего, их помыслы с незнакомкой рядом были едины. Через некоторое время жрица Сатеха поднялась и тихо проговорила:

– Она была бы рада, что ты здесь. Я знаю точно.

– Наши пути разошлись очень давно, – признался бальзамировщик, вставая следом. – Но я счастлив знать, что она обрела то, что искала всю свою жизнь.

Не удержавшись от искушения, он протянул руку, коснулся кончиками пальцев лица на крышке саркофага. Его вдруг окатило тоской по Серкат, заполнившей всё, смывшей все прочие чувства. Взяв себя в руки, Перкау повернулся к незнакомке, носившей такое знакомое лицо.

– Зачем я здесь?

– Потому что Он так пожелал, конечно же, – усмехнулась жрица, разводя руками, как будто говорила о чём-то абсолютно очевидном.

– Я догадываюсь, кто ты. Полумиф. Смутный кошмар. В твоё существование невозможно было поверить сразу… Ты…

– Да, в прошлом – твой враг, – прервала его женщина. – На мне смерть пса-патриарха твоего храма, но цена за слепоту мной уже уплачена. Сатех умеет заставить прозреть, – она тихо рассмеялась и протянула Перкау руку, на этот раз правую.

Гладкая оливковая кожа поплыла, точно оплавляясь. Зрелище было не из приятных, но бальзамировщики видели тела самой разной сохранности, и снаружи, и изнутри. Жрец смотрел на перемены скорее со сдержанным удивлением, чем с отвращением.

На её костях уцелело значительно меньше плоти, чем было необходимо для полноценных движений. Скрюченная почерневшая кисть могла бы принадлежать мёртвому, но нет – чуть шевелилась. Следы страшных ожогов зажили – интересно, сколько прошло времени?.. – но полное исцеление просто не было возможным.

– Мне