Нет, помогать людям нельзя. Таков закон жизни. Ни одно доброе дело не останется безнаказанным.

— У моей мамы больное сердце! Она не переживет, если со мной что-то случится.

Слава снова пнул Кислого. При этом он глянул на Суслика, который смотрел на свою жертву жадными до расправы глазами. Да и дружки у него реальные отморозки. Таких хлебом не корми, дай только кровь кому-нибудь пустить. Каретникова они побаивались, поэтому ждали, когда он отшвырнет от себя их жертву.

А убить эти негодяи могли запросто. Вдруг потом действительно умрет мама этого типа?

— Если он крыса, пусть сход решает, как с ним быть.

— Какой сход?! — Суслик скривился.

— А ты что, законом здесь вдруг стал?

— Ты это, не борзей! — окрысился Коля.

— Что?! — Слава рванул на него.

Суслик поджал хвост и подался назад. Вместе с ним исчезли и его дружки.

— Спасибо тебе, брат! — Кислый плакал от жалости к себе, глядя на своего спасителя.

— Какой я тебе брат, крысиная морда? — Каретников брезгливо скривился и ногой оттолкнул от себя эту немощь.

— Я не крыса, — заявил тот. — Просто у меня клептомания. Даже лечить пытались…

— И кто ж тебя на это дело подсадил? — вспомнив Ладу, спросил Слава.

Ее подсадили на иглу насильно. Тоже пытались лечить. Судя по всему, небезуспешно. А могли бы и упустить. Неизвестно, чем все закончилось бы. Вдруг Лада сама оказалась бы в зоне и нарвалась бы там на Суслика женского рода?

— Нет, никто. Как-то все само… Может, назло отцу? — Кислый пожал плечами.

— Отца приплетать не надо, — заявил Слава.

— Я не приплетаю. Просто вспомнил. Он тоже воровал. У государства. Ему можно, а мне нет?

— Я тебя сейчас ударю.

— Да я его не сдаю! — закрываясь руками, промямлил Кислый. — Он сам сейчас под следствием. Меня вот посадили.

— Давай, проваливай!

У Каретникова истекало время, а он еще не отработал тренировку.

— Но там все скоро наладится. Отца выпустят. Меня тоже. Счета его разблокируют. А там куча денег!

— Пошел вон!

— А если я буду тебе платить?

Слава не вытерпел, одной рукой схватил парня за шкирку, другой — за штаны.

— Сто тысяч долларов в месяц! Ты будешь меня охранять!

Слава разжал руки, и Кислый шлепнулся на мат.

Каретников подумал, что зря он так на дурачка ополчился. Парень умом со страха тронулся. Убогих на Руси принято жалеть.

Сеня прыгал как мальчик-зайчик на новогоднем утреннике. Пацану всего девятнадцать лет, совсем еще сосунок. К тому же у него абсолютное домашнее восприятие действительности, наивные взгляды на жизнь. Физически он слаб. А его головой в дерьмо. За то, что он украл шоколадку из магазина. У Славы была возможность узнать, за какие грехи сел Кислый, и он ею воспользовался.

Сеню осудили на два года, но в зоне он провел всего четыре месяца. Сегодня утром ему объявили, что завтра его выпускают. Оказывается, суд отменил прежний приговор. Все, завтра Кислый отправляется домой. А Славе мотать срок еще целый месяц.

— Отец машину пришлет, — тарахтел Сеня. — Может, сам приедет.

— Да заткнись ты! — буркнул кто-то и толкнул Кислого в спину.

Тот замолчал.

Каретников не соглашался на роль его телохранителя. Смешно это и глупо. Но по отряду пошел слух, что Слава взял его под свою опеку. Обижать Кислого зэки вдруг резко перестали. Но тычками его, как сейчас, награждать не стеснялись. Каретников этому не препятствовал. Нечего трепать языком на вечерней поверке. Люди устали, хотят спать, а разговорчики могут отсрочить отбой, сократить время, отведенное для сна.

Не рвался Слава защищать Кислого, но тот сам лип к нему как банный лист к посадочному месту. Он даже спать устроился через шконку от него. Каретников не мешал этим его движениям, но и не приветствовал их. По ночам следить за Кислым не собирался.

Ночью он спал крепким, насколько это возможно, сном. После отбоя забылся практически сразу.

Среди ночи его толкнул в плечо Желтуха, сосед по шконке.

— Кислый на очко ушел, — прошептал он.

— Хрен с ним, — переворачиваясь на другой бок, буркнул Слава.

— Фарадей за ним пошел.

— Иди, свечку подержи!

— С полотенцем.

— Отвянь!

Тут голова Славы включилась. Зачем Фарадею полотенце? Кто он вообще такой? Новичок, недавно с этапа.

Слава поднялся, через спальное помещение прошел в умывальник, оттуда свернул в сортир. Он увидел Фарадея, который стоял за перегородкой последней кабинки, услышал хрип.

Фарадей душил Сеню, затягивал на его шее удавку из полотенца, скрученного в жгут. У жертвы уже выползли глаза на лоб, когда Слава ударил Фарадея в самый низ шеи. Тот вырубился, но в чувство Каретникову пришлось приводить и самого Кислого.

Вот и все. Три года прошли. Их как корова языком слизнула. Правда, шла она долго. Особенно тяжело давались Славе самые последние дни.

В одном кармане у него лежала справка об освобождении, в другом — честно заработанные деньги. Старая рубашка, убитые джинсы, стоптанные туфли, но все это скоро будет выброшено. Приодеться, отогреться, снять шелуху, наросшую на зоне, — первое, что нужно сделать. А потом уже можно и домой.

Слава увидел темно-серый внедорожник «БМВ». Новенький, сверкающий, как дембельская бляха. Из машины выбрался Кислый. Деловой, самоуверенный, походка прыгающая, но твердая. Шелковая рубаха, расстегнутая наполовину, стильные джинсы.

Больше месяца прошло с тех пор, как Сеня откинулся. За это время он успел отъесться. Щеки уже совсем не такие впалые, как прежде, хотя и не округлились. Толстым его можно было назвать только под угрозой расстрела через повешенье.

Рубаха расстегнута, на груди виден крупный золотой крест и массивная цепь. Пацан зону прошел, это вам не чертиков мелом рисовать.

— Здорово, братан! — Сеня широко развел руки.

Человек несведущий, наблюдая за ним со стороны, мог бы принять его за крутого криминального авторитета, приехавшего встречать своего лепшего кореша.

— Здравствуй… — сказал Слава, оставляя место для продолжения фразы.

Ему вдруг захотелось назвать Сеню мордастым. В шутку, разумеется.

Каретников пожал ему руку, позволил себя приобнять.

— А я чисто за тобой, братан! — Кислый небрежно повел рукой в сторону машины и жадно глянул за забор зоны. Там, на крыше цеха, стояли зэки. Их было немного, но они могли разнести по колонии слух о том, какой Сеня Кислый крутой.

— Что, до Москвы добросишь? — спросил Слава.