Тот сразу сжался и попытался спрятаться в углу, что у него, естественно, не получилось — кристалл-то прозрачный.

Вообще, с Огюстом смешно получилось. Как я тогда, еще на той поляне, на которой мой предок едва меня самого в кристалл не определил, и придумал, гранат с Огюстом внутри я стал использовать в качестве пресс-папье. И удобно, и красиво. Сначала те, кто видел этот новый предмет у меня на столе, удивлялись, но потом привыкли и перестали обращать на сидящую в кристалле фигуру внимание. Тем более, что общаться с предком по-прежнему мог только я. Не слышал его больше никто. А я вполне хорошо. Так что иногда даже обсуждал с основателем Юма некоторые вопросы. Магические, в первую очередь. В остальном он демонстрировал полную отсталость и дремучесть.

— Зачем ты столько на дороги тратишь? — возмущался он. — Мужичью и старых хватит. А купцы пусть сами выкручиваются, как знают!

Когда он мне надоедал, я накрывал кристалл специальной расшитой золотом по фиолетовому бархату салфеткой. Но обычно Огюст меня не раздражал. Сидел себе тихонечко, разговоры слушал, о чем-то своем думал.

Молоток я на своем столе обнаружил на второй день после возвращения из Саэкса. Изабелла меня как раз вводила в курс последних дел, а тут этот столярный инструмент лежит.

— Это зачем? — спросил я, беря молоток в руки.

— А… Не успела убрать, — ответила Изабелла. — Дай мне. Смотри! — и она подняла молоток над кристаллом.

Было видно, что Огюст сначала испуганно сжался, а потом начал делать в мою сторону умоляющие жесты, чтобы я прекратил эти издевательства над ним. Говорить со мной при посторонних я ему запретил, чтобы нечаянно не начать отвечать. Не хочу, чтобы кто-то знал, что я сидящего в кристалле призрака могу слышать.

— И? — не понял я. — Это у тебя, Изабелла, новое развлечение такое?

— И развлечение тоже, — рассмеялась жена. — Но началось по другой причине. Как-то раз я заметила, что когда склоняюсь над каким-нибудь свитком на столе (работала она в мое отсутствие в моих покоях), этот, — она показала на Огюста. — Буквально прилипает к краю кристалла и всячески пытается мне в декольте заглянуть. Тогда я сходила за молотком, и сделала вид, что хочу подвязки чулок поправить. Поставила ногу на стул, чуть задрала подол платья. Слушай, он просто расплющился весь о ближайшую грань! Так подсмотреть хотел. И тут я выхватила из-за спины молоток, да как замахнулась на него! Ты бы видел, как он по кристаллу заметался. На коленях стоял, головой своей призрачной о нижнюю грань бился. Такое представление устроил! — и Изабелла зашлась в смехе.

— Ясно, — кивнул я. — Тогда пусть молоток здесь остается. Только не на столе. Положи вон на ту полку.

Короче, не сложились отношения у моей любимой с предком моего тела. Она его, памятуя, что тот хотел с ней переспать в особо извращенной форме, всячески третирует, а он ее побаивается. И вполне обоснованно.

— По поводу Гру не беспокойся, — успокоил я Изабеллу, отбирая у нее молоток и возвращая его на место. — Все с ней в порядке будет. Это часть плана. Сейчас, кстати, схожу как будто на ее допрос.

Спустился вниз во владения Роджера. А там…

— Рагна, ты совсем с ума сошла⁈ — не удержался я от восклицания, когда увидел подвешенную на дыбе абсолютно обнаженную Гру, мою главную контрразведчицу за столом, что-то записывающую, и мнущегося в стороне палача с кнутом в руке.

Последний, между прочим, смотрел на меня с осуждением. Надо же? И у этого поэта пыток и казней иногда сострадание просыпается? Вот бы никогда не подумал. Зрелище действительно было вызывающим жалость. Изящная, без единого изъяна фигурка нимфы висела, привязанная за руки к перекладине. Из глаз Гру струились слезы.

Рагнхильда (называю я ее иногда «Рагна», а то полное ее имя пока выговоришь, язык сломаешь), услышав мой упрек, вскочила со своего места.

— Ваша светлость, но вы сами приказали, чтобы все выглядело максимально правдоподобно, — сказала она в свое оправдание. — Да и потом…

— Что правдоподобно, Рагна? — начал я уже выходить из себя. — Здесь нет зрителей, кроме тебя и Роджера. Для кого эта сцена с дыбой? И что потом, кстати?

— Она во всем созналась, — произнесла контрразведчица.

— В чем созналась? В чем «во всем»? — опешил я от такого оборота.

— Это я! — сквозь слезы крикнула Гру. — Я то письмо из империи госпоже Изабелле в комнату принесла! Тогда ничего особого в этом не видела. Потом забыла. И поэтому не рассказала об этом, когда нас расспрашивали. Да и времени к тому моменту столько уже прошло… А сейчас… сейчас вдруг вспомнила, — и она опять залилась слезами.

Так. Понятно, что ничего не понятно. А вообще, удивительно прохладная атмосфера пыточного подвала память освежает. Просто хоть патентуй как средство от маразма. Приказал Роджеру снять Гру с дыбы. Когда девушка, вытирая слезы, оделась, показал ей на стул напротив.

— Садись и рассказывай подробно. Мы с Рагнхильдой тебя внимательно слушаем. Кто тебе передал то письмо?

— Дворецкий, — ответила немного успокоившаяся Гру. — Я шла в покои ее светлости, а он мне его дал. Но не его одно. Он же все послания получает, а потом через слуг или лично передает тем, кому они предназначены. Там, теперь вспоминаю, еще письмо вам от графа Сиверса было. Я его потом к вам отнесла. Все.

— Ну? И в чем она созналась? — посмотрел я укоризненно на Рагнхильду. — Именно так все и происходит с письмами. Вина девушки в чем? А вот дворецкого нужно проверить. Не верю я, что то письмо имперский гонец доставил и ему передал. А откуда-то оно взялось. Конечно, он будет все отрицать, но уверен, что Роджер сможет вызвать его на откровенность.

— Не сомневайтесь, ваша светлость, — тут же обрадовался палач. — Все расскажет.

На этом этапе наступила очередь сотрудникам Рагнхильды наглядно продемонстрировать, что означают слова «профукать» и «облажаться». Вот зачем было нестись по коридорам замка с криками: «Где дворецкий⁉ Кто его видел⁉»?

А всего-то приказ был «Доставить в подвал!». Не добавила своим сотрудникам Рагнхильда, что сделать это нужно тихо. Не привлекая внимания. Так, чтобы подозреваемого не спугнуть. Те и исполнили так, как умеют и привыкли. Одни карлики