насыщаться не только хлебом, но просит и духовной пищи. Поэтому, говаривал старый Либерс, было бы очень неправильно им ее не давать, тем более что они за это еще и деньги платят. В конце своей напутственной речи заявил, что, учитывая сложное время и что своей, еврейской, паствы не так много, благословляет его учиться в теологической протестантской школе. И когда Иохан сделал слишком большие глаза для его маленьких круглых очков с толстыми стеклами (был он близорук), добавил, что их Бог на это не обидится, ну а христиане-протестанты, так ведь они гораздо ближе других к иудейству, а по большому счету, христианство — почти тот же иудаизм, но в другой форме; все дело в том, что некоторые иудеи просмотрели, как вечно ожидаемый ими мессия успел побывать на земле и отправился снова на небо, а другие иудеи во главе сборщика налогов Савла вовремя сообразили, что из этого можно извлечь большую пользу-выгоду и приспособили старую иудейскую веру для европейца-язычника. «Поэтому, сын мой, — сказал Рувим, — будет разумно стать пастором; это вовсе не означает, что принесешь себя в жертву. Бог ведь любит нас, умных людей, больше, чем дураков, приносящих себя в жертву ради веры. Савл, ставший апостолом Павлом, по этому поводу сказал в Послании к римлянам: «…Великое преимущество быть евреем, а все, кто не евреи, — они только лишь ветви дикой маслины, привитые к корню, и никогда не должны забывать своего происхождения».

Гораздо позже Иохан узнал, что действительно уже две тысячи лет пастырями в христианские общины регулярно идут служить евреи. Они и воспитывают своих прихожан как евреев, только несколько другой пробы, по которой во главу угла поставлены смирение и жалость Бога-сына и когда «ударяют по одной щеке — следует подставлять другую». Бог-отец, как видно из Ветхого Завета, был иной, мстительный и злопамятный, не дающий спуску врагу. Какой-то «золотой середины» между отцом и сыном не оказалось, она есть только у великих китайцев с их обожествленным Конфуцием. У него спросили однажды: «Правильно ли будет, если за зло платить добром?» Он ответил вопросом на вопрос: «А чем же тогда за добро будете платить?» Не дожидаясь ответа, сказал: «Платите добром за добро. А за зло по справедливости».

Китайцы не распространили свою веру среди других народов, как это сделали пастыри-апостолы с Ближнего Востока. Жаль!.. Ну а Павел, распространяя новую веру, наперед, конечно, не знал, что дикая маслина со временем сама захочет стать первым сортом и начнет уничтожать корень, к которому ее искусственно прививали.

Иохан тоже, как учил его цадик, считал себя особенным, верил в свою миссию — слово очень схожее с мессией, — стал учиться в теологической школе протестантов. Изучая теологию, он, в сущности, занимался мертвой схоластической наукой, но она помогла ему получать немало знаний в области человеческих взаимоотношений, в особенности приемам софистики, как, например, помогает студентам медикам топографическая анатомия в анатомичках лучше знать строение человеческого тела. За успехи в учебе ему вскоре предоставили возможность быть студентом богословского факультета в одном из старых университетов Германии. Там уже несколько столетий занимались исследованием состояния духа человека, определяли, где он находится в человеке, как себя проявляет. Самым любимым местом для таких упражнений у молодых богословов были пивные; они плотно наедались ливерной колбасы с квашеной капустой, обильно все запивали пивом, и через некоторое время из них выходил настоящий лютеранский дух, от которого можно было спастись разве что противогазом, а чтобы проветрить помещение следовало держать в их комнатах-кельях раскрытыми окна всю ночь. Либерс тоже в полной мере испытал все прелести студиозуса богословского факультета и не был чужд земным радостям; наконец, был рукоположен в лютеранские священники. Как особую задачу воспринял, когда его определили служить в приграничную с Прибалтикой российскую окраину. Здесь после развала страны и краха советской власти граждане, ставшие свободными от коммунистических идей, зарегистрировали общину лютеран. Ими стали проживавшие в небольшом количестве этнические прибалты; кроме них, немцы, ехавших из Средней Азии и Казахстана в Германию, но по разным причинам не доехавшие; были и русские люди, для многих из которых совсем не знакомо было слово «прозелитизм», но им тоже хотелось иной раз побыть наедине с Богом в одном из его храмов, не важно каком, потому что тогда там было еще мало своих с луковичной маковкой и шестиконечным крестом. Как всегда, были и такие среди новых лютеран, для которых важнее всего в лютеранстве была поддержка материальная (гуманитарная), приходившая регулярно из-за границы; ради этого они могли иногда и посидеть на скамейках на воскресной литургии (благо не нужно было стоять, как в православной церкви). Сизова была одна из них.

Так в небольшой приход в Залесье попал Либерс, который, конечно, не мог знать, что его первое место служения станет и последним и что в этом глухом углу бесславно закончится его особая миссия пастора-цадика, жизненный путь которого пресечет директор лесхоза Нексин.

Здание прихода Либерса в Залесье не было традиционно культовым. Это был один из немногих в селе каменных домов, приспособленных под молельный на первом этаже; на втором этаже, точнее в мансарде, жил сам Либерс. Внешне дом все же отличался от остальных строений Залесья, потому что поверх его оштукатуренных и побеленных стен была закреплена пропитанная олифой и смолами обрезная доска, имитировавшая североевропейский фахверковый стиль архитектуры. В результате наружные стены здания были сплошь в прямоугольниках и квадратах, с пересекающимися внутри них, где под углом в 45 градусов, а где под прямым углом, то есть крест-накрест, линиями. И на фасаде мансарды издалека в этом хитросплетении выделялся апостольский крест. Судя по нему, ради этого и был изначально задуман фахверк, чтобы показать символ западной веры, как на старинных готических культовых зданиях. Дом в селе прозвали на манер лютеранских кирх — «кирка».

Либерс в селе жил чуть более года — срок не большой, но и не малый, особенно для миссионера, задачей которого прежде всего было приблизить к себе людей, войти к ним в доверие, сплотить их в религиозную общину. Этим до него занимался предшественник, но Либерс гораздо больше преуспел: во-первых, предшественник плохо владел русским языком и пользовался постоянно переводчиком, а для Либерса это был почти родной язык, помимо которого он хорошо знал латышский и немецкий, сходный с его родным идишем; во-вторых, предшественник сюда только наезжал раз в неделю для проведения воскресной службы из города, а Либерс в Залесье жил постоянно, и к нему быстро привыкли, как своему; наконец, в-третьих, Либерс был общителен,