желаю всем нам, чтобы и мы были такими же чистыми и прозрачными, как небо и солнечные лучи… Идите с миром и пусть будут ваши дела честные и добрые!..

Народ из здания выходил неспеша, и Нексин, стоящий сбоку, в эркере, долго пропускал идущих, сам стал выходить в числе последних; в это время к нему подошла Борец с Либерсом. Пастора Нексин до этого видел только раз около дома Кишкелсов, тогда он был в верхней одежде, казался выше и плотнее, но теперь, в облачении священника, выглядел щуплым и невзрачным, каким-то даже болезненным из-за бледного цвета лица и худых, вялых, выглядывавших из-под рукава кистей рук, кожа на которых была какая-то прозрачная и с синюшным оттенком, как у забитых курей, что лежат на прилавках в магазинах. А когда Либерс протянул руку и Нексин, поздоровавшись, коснулся ее, то почувствовал, что она как-то неестественно, как кусок льда, холодна, так что ему было неприятно, будто дотронулся до неживого человека… Нексин, которому стало не по себе, захотел быстрее уйти, но это было невозможно, потому что пастор стал его благодарить за то, что он пришел в храм, за то, что оказался неравнодушным к горю Кишкелсов и вообще, что познакомился с хорошим человеком. «О!.. Это большая удача в наше трудное время встретить такого доброго человека, — сказал Либерс. — И вдвойне удача, что вы еще и директор. Я так думаю, что Бог вас любит, потому и так щедр к вам».

Для Нексина это было что-то новое, ему никто еще не говорил таких слов: «Его любит Бог!» Он и сам считал, что вся его жизнь и деятельность как некое провидение свыше, но так вот, прямо и открыто, сказать, что он под «опекой Бога», о таком не мог додуматься, это не соответствовало ни его жизненной позиции, ни устремлениям, в том числе задуманной статье против религии. «Он мне слишком льстит, и все же интересно и приятно слышать», — думал Нексин и сказал в ответ:

— Я о вас тоже слышал немало хороших слов. Рад буду всегда помочь… Это ведь приятно — делать полезные дела… Как принято у вас говорить: «По делам и воздастся человеку». Поэтому в случае чего не стесняйтесь, обращайтесь прямо ко мне. — Нексин улыбнулся и, кивнув в сторону Борец, пошутил: — Обращайтесь, минуя Нину Викторовну, у нее очень много других забот.

— Спасибо, Алексей Иванович. Простите, что побеспокоил вас через госпожу Борец, — сказал Либерс. — С вашего позволения я воспользуюсь вашим приглашением. Пусть хранит вас Бог!

Возвращался Нексин в еще лучшем настроении, чем шел в церковь. Не доходя до дома, встретил Сизову, за спиной у которой был увесистый рюкзак, а в каждой руке по сумке. Она поздоровалась с ним, и они пошли рядом. Нексин не мог ей не помочь, вызвался. В ответ Сизова стала отказываться, но в итоге он у нее забрал сумки, которые оказались тяжелеными. Они прошли несколько шагов молча, и Нексин подумал, что ее не видел в молельном зале, спросил об этом. Она ответила, что в церкви и не была.

— Как же? — удивился Нексин. — А мальчишки сказали, что вы еще с утра ушли в церковь, вернее, они сказали, что вы уехали. Выходит, солгали?

— Нет, не солгали. Я была в церкви, но не в нашей, в другой, уехала еще с утра.

— Не понял! Я слышал, что вы ходите именно в здешнюю, и я там только что был, но вас не заметил… Так вы ездили в нашу, русскую, а куда?

— Алексей Иванович, я была и не в нашей, залесской, и не в православной в райцентре, а ездила к католикам… Они тоже отстроились год тому назад в райцентре.

— Что-то не въеду, прошу прощения — не пойму… — сказал Нексин.

— А что тут въезжать! Думаете, я одна такая… Если хотите знать, у нас в поселке несколько человек, которые, как я, ходим и в нашу, и к православным ездим, и к католикам… Жизнь заставит — и не такое сделаешь… — Она остановилась, поправила сбившуюся вязаную шапочку, взяла назад у Нексина сумки. — Вы же знаете, что у меня мальчишки; средств не хватает, а в церквях, особенно у католиков и лютеран, хорошую дают помощь, разную — продуктами, одеждой (она приподняла в воздух сумки), порой и деньгами… Но чтобы получать помощь, нужно состоять у них в общинах, ходить к ним на службу… Вот мне и приходится через неделю-другую бывать то у одних, то у других, то у третьих…

Нексин, не дослушав до конца, понял ее и расхохотался… Все, что она рассказывала, полностью укладывалось в его понимание религии и им сочиняемую статью, для которой у него появился новый замечательный материал… Он сказал, прощаясь с Сизовой:

— Да вы молодчина! И правильно все делаете. Они столетиями дурачили людей, которые им за это еще и платят… А теперь другие настали времена, теперь вы можете дурачить их, пусть сами отдают вам… Ха-ха!.. Глядишь, еще и синагогу у нас откроют…

Нексин после общения с Сизовой поспешил к себе, чтобы записать разговор с нею для будущей статьи.

6

Иохан Либерс был из евреев-хасидов, прежде многочисленных в странах Восточной Европы. Его дед являлся официальным цадиком (вероучителем) в 30-х годах (прошлого века) в одном из уездов Латвии; а отец в советское время — в 60-х годах — был цадиком тайным. В противовес ортодоксальному раввинизму, требовавшему от еврея обязательного, строгого исполнения не только внешней обрядности при отправлении культа, но и соблюдения всевозможных мелочей в быту, Либерс вырос в умеренно-либеральной хасидской среде, где в человеке воспитывалось более радостное и живое восприятие жизни и отношение к Богу, который, как говорил цадик-отец, прощает хасиду все. Это «все» подразумевало очень многое, даже самое непотребное, что мог сделать человек в трудное время, приспосабливаясь на протяжении веков выживать во что бы то ни стало; главным было оставаться хасидом. Так именно вели себя евреи, среди которых случалось и такое движение, как саббатианство, когда они ради своего спасения принимали чужую веру, живя среди других народов, оставаясь, разумеется, тайно со своей религией. И когда для молодого Иохана стал вопрос о выборе профессии, отец сказал ему, что он тоже должен продолжать традиции семьи и быть вероучителем, потому что «кадилом хлеб добывать легче», чем даже врачу или инженеру (любой физический труд ими даже не обсуждался); и что тягловый люд, занятый исключительно физической работой (странные они существа), почему-то все равно хочет