Эдуард подвез меня к окошку выдачи "Макдональдса",но останавливаться он не хотел. Он явно был озабочен тем, чтобы побыстреепопасть в Санта-Фе. Поскольку Эдуард редко бывал так удручен, я не сталаспорить. Я только попросила, чтобы, пока я буду есть чизбургер с чипсами, мыпроехали через мойку. Эдуард ни слова не сказал, просто заехал на мойку, гденам разрешили не выходить из машины. В детстве я очень любила сидеть в машине исмотреть, как стекает по стеклам вода и вертятся огромные щетки. Это и сейчасбыло приятно, хотя уже не вызывало того восторга, что был в пять лет. Но послемойки можно будет что-то разглядеть сквозь окна. От грязных стекол у меня дажеслегка разыгралась клаустрофобия.

Я успела доесть еще до того, как мы выехали из Альбукерка, ипопивала газировку, когда мы устремились из города к горам. Это уже не быличерные горы, а какая-то другая горная цепь, "обычного" вида.Неровные, каменистые, с полоской блестящего света у подножий.

- А что это за иллюминация? - спросила я.

- Какая? - уточнил Эдуард.

- Вот этот блеск, что это?

Я почувствовала, как он отвлекся от дороги, но Эдуард был вчерных очках, и видеть движение его глаз я не могла.

- Это дома. Солнце отражается в стеклах.

- Никогда не видела, чтобы солнце так отсвечивало на окнах.

- Альбукерк лежит на высоте семь тысяч футов. Здесь воздухреже, чем ты привыкла. И свет выделывает странные штуки.

Я глядела на поблескивающие окна, похожие на цепочкудрагоценных камней в стене.

- Красиво.

Он повернул голову. На этот раз я знала, что ондействительно смотрит.

- Красиво, раз ты так считаешь.

После этого разговор прекратился. Эдуард никогда не болталбез толку, а сейчас ему, очевидно, было нечего сказать. А у меня мысли ещевертелись вокруг того, что Эдуард влюблен - или что-то вроде того, - какникогда еще за всю свою жизнь. Это было слишком необычайно. Я не моглапридумать, о чем бы завести разговор, и потому уставилась в окно, покачто-нибудь само не придет мне в голову. Кажется, до Санта-Фе мы проедем вмолчании.

Холмы были очень пологие и скругленные, покрытые сухойкоричневатой травой. У меня было то же самое чувство, что и после выхода изсамолета в Альбукерке: как здесь пустынно. Сначала холмы показались мне оченьблизкими, но потом я заметила на склоне корову. Она была такой крошечной, что язакрыла ее двумя пальцами вытянутой руки. Невысокие горы вовсе не были такблизки к дороге, как казалось, будь то поздно вечером или рано утром - взависимости от угла зрения. Сейчас еще был день, но он убывал, как леденец,который слишком долго сосали. Как бы ни был еще ярок свет, чувствовалось, какподступали сумерки. Частично сказывалось и мое настроение - неуверенностьвсегда вселяет в меня пессимизм, - но в основном я инстинктивно ощущалаприближение ночи. Я - истребитель вампиров и умею различить вкус ночи ввечернем бризе, как и улавливать надвигающийся на темноту рассвет. Мнедоводилось испытывать такие моменты, когда моя жизнь зависела от того, скоро линаступит рассвет. А ничего так не оттачивает чувства, как близость смерти.

Свет начал гаснуть, сменяясь мягким вечерним полумраком, имолчание наконец надоело мне. Обсуждать личную жизнь Эдуарда, в общем, былобесполезно, да и пригласили меня расследовать преступление, а не изображать изсебя Дорогую Эбби. Так что, быть может, если сосредоточиться на деле, все будето'кей.

- Есть еще какая-либо информация о деле, которую ты от меняскрыл? И я опять буду кипятиться, что не знала всего этого заранее?

- Меняешь тему? - спросил Эдуард.

- А мы разве что-то обсуждали?

- Ты меня поняла.

Я вздохнула:

- Да, я тебя поняла. - Я опустилась на сиденье пониже,насколько позволял ремень, скрестила руки на животе. Это не был жестсчастливого человека, и я им не была. - Ничего не могу добавить насчет Донны.Во всяком случае, ничего полезного.

- Поэтому решила сосредоточиться на деле.

- Этому ты меня научил, - сказала я. - Ты и Дольф. Глаза имозги у тебя должны быть направлены на важное. Важное - это то, что может тебяугробить. Донна и ее дети не являются угрозой для жизни и здоровья, так чтоотодвинем их пока на дальнюю конфорку.

Он улыбнулся - своей обычной улыбкой со сжатыми губами,улыбкой "я-знаю-то-чего-ты-не-зна-ешь". Это не всегда значило, будтоон знает то, чего не знаю я. Иногда это было только чтобы меня доставать. Каксейчас, например.

- Ты, кажется, говорила, что убьешь меня, если я неперестану встречаться с Донной.

Я потерлась шеей о дорогую обивку сиденья и попыталасьрасслабить напрягшиеся мышцы у основания черепа. Может, меня все-такипригласили сюда изображать из себя Дорогую Эбби, хотя бы по совместительству.Черт побери.

- Ты был прав, Эдуард. Ты не можешь так просто уйти. Преждевсего это расстроит Бекки. Но встречаться с Донной до бесконечности ты тоже неможешь. Она начнет спрашивать о дате свадьбы, и что ты скажешь?

- Не знаю.

- И я тоже, так что давай говорить о деле. Тут по крайнеймере нам ясно, что делать.

- Да? - удивленно покосился на меня Эдуард.

- Мы знаем, чего мы хотим: чтобы прекратились убийства иувечья.

- Ну да, - сказал он.

- Так это больше, чем мы знаем насчет Донны.

- То есть ты хочешь сказать, что не требуешь от меняпрекратить с ней видеться? - Снова эта улыбочка. Наглая и самодовольная была унего рожа, вот какая.

- Я хочу сказать, что понятия не имею, что я хочу, чтобы тысделал, и уж тем более - что должен. Так что давай отложим это до тех пор, покаменя не осенит блестящая идея.

- О'кей.

- И отлично, - сказала я. - Вернемся к моему вопросу. Что тымне не сказал о преступлениях такого, что я, по-твоему, должна знать, илитакого, что я думаю, что должна знать?

- Я не умею читать мыслей, Анита. И не знаю, что ты хочешьзнать.

- Эдуард, перестань ломаться и колись по-простому. Мне вэтой командировке сюрпризы больше не нужны, от тебя - тем более.

Он так долго молчал, что я уже перестала ждать ответа. Ипотому поторопила его:

- Эдуард, я серьезно.

- Я думаю, - ответил он.

Эдуард зашевелился на сиденье, напрягая и расслабляя плечи,будто пытаясь тоже избавиться от неловкости. По-моему, даже для него этот деньвыдался слишком ошеломительным. Забавно думать, что Эдуард, может позволитьчем-то себя ошеломить. Я всегда думала, что он идет по жизни с полнымдзен-спокойствием социопата и ничто не способно вывести его из равновесия. Яошибалась. И в этом, и во многом другом.