— Приветствую, — ответил Мойя, — занимаемся.

Они были с Катей знакомы, но я не стал его посвящать в подробности, касающиеся её личности. И про Гайю он, конечно, не знал.

— Гриш, можно тебя на секунду? — сказала она.

— Сейчас? Не терпит? Мы заканчиваем уже, — попытался возразить я, но наткнулся на такой выразительный взгляд, что немедленно поднялся с места и направился в центральный проход.

— Гриша, происходит что-то нехорошее, — сказала Катя, когда мы остались наедине, — народ в лагере начал устраивать религиозные празднования. Они построили что-то вроде диска, обшитого золотыми пластинами. Аналогичные я уже видела у других народов. Сразу после этого происходило самозарождение эгрегора. Мойю нужно немедленно отправить обратно, если ещё не слишком поздно.

— Сколько у нас времени?

— Боюсь, что его совсем нет. Мойя должен вернуться немедленно. Я не хочу вмешиваться, это сведёт на нет все наши усилия.

— Ясно, — я кивнул и вернулся в оперативную рубку.

Мойя глядел меня с надеждой и страхом. И мне пришлось выдержать этот взгляд.

Мойя нёс на спине большой рюкзак, нагруженный полимерными пластинами. На них был нанесён текст и схемы: важнейшие правила поведения в обществе, правила гигиены, кулинарии, скотоводства и прочего и прочего. Был там так же и план будущего храма, который должен быть построен на месте новой родины народа Мойи.

Я наблюдал за тем, как он миновал защитное поле, и продолжил свой путь.

Через мощную оптику мне было видно, что люди под золотым диском соорудили что-то вроде большого костра. Это было совсем не просто, ведь земля тут была куда более пустынной, чем в верхнем Кемете; даже не знаю, как им удалось собрать нужное количество горючего. Огонь потихоньку разгорался, и я уже не мог разглядеть, что именно горело. Там точно был сухой камыш и сломанная в дороге деревянная утварь. Возможно, ещё добавили сухие экскременты, оставшиеся от скотины.

Костёр вышел довольно большим. Один из собравшихся, одетый в яркие одежды, вёл на верёвке упирающегося козлёнка. Видимо, жертва, которую будут сжигать на костре. Я внутренне надеялся, что несчастному животному сначала хотя бы перережут горло… и почему любое религиозное течение у человечества так или иначе неизбежно оказывается связано с необходимостью кого-то жертвовать? Впрочем, если хорошенько подумать, у меня был ответ на этот вопрос.

Я уже собирался сдвинуть фокус обратно на Мойю, но тут обратил внимание на то, что движение перед диском продолжалось. Вслед за козлёнком другие пёстро одетые люди вывели несколько детей, мальчиков и девочек. Они были ярко раскрашены и явно тоже готовились к незавидной участи: дети плакали, пытались упираться и что-то говорить, но их довольно грубо тащили с помощью толстых верёвок, завязанных вокруг пояса.

Мои кулаки непроизвольно сжались, а челюсти, кажется, даже свело от напряжения.

Мойя уже не просто шёл — бежал, бросив рюкзак с табличками.

— Гриша, тебе нужно быть там, — Катя бесшумно вошла в рубку и положила руку мне на плечо, — похоже, всё очень плохо…

Я понял, что она имеет в виду, когда вошёл в режим. Движение людей возле ритуального костра выглядело хаотичным, но только на первый взгляд. Отслеживая перемещение каждого участника, я понял, что очень многие из них управляются единой волей. Пока не все, к счастью. Но после ритуала их число должно было возрасти кратно.

— Оно родилось… — констатировал я.

— Да, — кивнула в ответ Катя, — но в наших силах его остановить. Пока оно ещё слабо и не поглотило всех.

Надев защитный костюм, я переместился к лагерю. Мойю уже готовились встречать: пятеро жрецов в ритуальных одеждах стояли полукругом при входе в лагерь. Я остановился за их спинами и стал наблюдать.

Мойя ворвался в полукольцо на полной скорости и мощным апперкотом правой отправил в нокдаун центрального жреца. Остальные переглянулись между собой и синхронно ринулись на вождя.

Несмотря на то, что Мойя был в отличной физической форме, я сомневался, что ему удалось бы одолеть четверых в рукопашном бою. Поэтому я счёл возможным вмешаться, аккуратно вырубив ещё двоих ударами в затылок.

Оставшихся Мойя одолел. Последнего из жрецов он придавил к песку и встал коленом ему на грудь.

— Где Ахарон? — спросил он таким голосом, что даже мне стало не по себе.

— Тебе не победить, — ответил жрец, улыбнувшись разбитыми губами.

Мойя надавил чуть сильнее и повторил свой вопрос.

— Скоро он будет с нами, — ответил жрец, не прекращая улыбаться.

После этого Мойя резко надавил коленом на шею своему пленнику. Послышался сухой треск, затем — клокотание. У жреца из горла пошла кровь, он закатил глаза и застыл, пару раз конвульсивно дёрнувшись.

Мойя рывком поднялся и рванул вперёд, в сторону костра, откуда раздавалось отчаянное блеянье.

Возле золотого диска был сооружён довольно высокий помост. На нём стояла фигура в дорогих ритуальных одеждах. У его ног, спутанный разноцветными верёвками, бился ягнёнок. Фигура воздела над медленно раскаляющимся диском руки, и что-то заунывно распевала. Толпа внизу плавно раскачивалась в так этому напеву.

Когда Мойя появился перед толпой, пение прекратилось. Даже ягнёнок, отобранный на заклание, перестал блеять. Только слышно было, как потрескивает топливо под диском.

— Ахарон!

Раньше я и не думал, что Мойя обладает настолько мощным голосом. Даже у меня сердце в пятки ушло. Впрочем, не зря ведь он стал вождём.

— Ахарон! — повторил Мойя, ещё более решительно.

Фигура на помосте бухнулась на колени.

— Немедленно спускайся. И помоги мне уничтожить эту богомерзость!

К моему удивлению, фигура в торжественных одеждах подползла к вертикальной лестнице, установленной с задней стороны помоста, и полезла вниз. Мойя ждал внизу, то и дело обводя взглядом собравшихся людей, которые по-прежнему хранили молчание.

— Как же так, Ахарон? — спросил Мойя, когда верховный священник спустился на землю; теперь его голос звучал совсем по-другому: в нём была нескрываемая боль и скорбь.

Ахарон упал на колени и прижался лбом к пыльной земле.

— Ты сделал меня первосвященником, — сказал он, не поднимая головы, — люди требовали, чтобы я выполнял свои обязанности.

Мойя вздохнул.

— Ты ведь знаешь, что это значит? — произнёс он.

— Если мне предстоит принять наказание за то, что я исполнял свои обязанности, то я готов.

— Дурак ты, — сказал Мойя (он использовал другое слово, не «дурак», я просто подобрал ближайший аналог; в дословном переводе оно означало «пустой человек»). — Не мне предстоит тебя и наш народ наказывать. И я не знаю теперь, каким будет наказание. Ты ведь не просто сотворил жертвенный диск. Ты явил его, чтобы совершить жертву человеческую. Ты ведь помнишь, что сказано в наших преданиях об этом?