стыдливость. С другой стороны, я считала, что он мог бы делать больше, чем дарить Сэнди боксерские перчатки и с ним боксировать. Однажды он даже отправил его в нокаут.

— А теперь я примусь за тебя, — объявил он, раздувая перья.

— Прямо при лежащем сыне?

— Ничего с ним не будет, — заверил он меня, полагая, что прийти в себя после нокаута — обязательный ритуал в процессе возмужания мальчика.

— И, очнувшись, увидеть, как его отец приходует любовницу?

— Почему бы нет?

— Ему всего пять, — напомнила я.

— Чем скорее, тем лучше.

Так о чем я? Конечно, об автобусах. Забавную роль они играли в моей интимной жизни!

Сирил — пора назвать отца Пена настоящим именем; раз я не могу высмеять его сильнее, чем оно выставляет на посмешище само себя, то пусть он им и зовется, — Сирил ничего не имел против того, чтобы стоять вместе со мной в очереди на автобусной остановке. Он садился в автобусы так, как верующий зажигает свечи. Автобусы его узаконивали, особенно набитые битком. Он обожал уступать место. Если удавалось простоять час, он был на седьмом небе. Он совпал с периодом моей жизни в городке Шорхэм-он-Си и как принципиальный противник автомобиля с трудом до меня добирался. Если бы он разрешил, я бы купила ему на деньги герцога Смегма Магма автобус. Но владеть автобусом — не то же самое, что влезать в него на остановке, поэтому при каждом упоминании мной этой возможности он отворачивался, как отворачивается от барбекю вегетарианец, не желая оскорблять варварским духом свое обоняние.

Теперь я сама удивляюсь, что уделяла ему время. Что поделать, шестидесятые годы. Мы тогда терпели друг от друга кучу чепухи. К тому же он был довольно хорош собой. Неважные были времена для мужчин, но он был как зеленый побег. Сейчас я думаю о нем — и говорю о нем ради дешевого политического эффекта — как о вонючке. Он, конечно, таким не был. То есть его политические взгляды пованивали, а он сам — нет. Однажды он мне сказал, что никогда не потеет, и я поверила. Само по себе это не причина, чтобы влюбиться, я и не влюбилась, вернее, если и влюбилась, то не вполне. Как любить того, кто скуп на пот? Но и отвращения к нему у меня не было. Правильнее всего назвать то, что я к нему испытывала, проходящим влечением: тогда я не видела в нем мужчину, но со временем могла бы увидеть. Это было не восхищение и не жалость, не тепло и не безразличие, а как бы уважительная снисходительность. Как оказалось, в точности то же самое он питал ко мне. К остальному человечеству, кстати, тоже.

В первый же вечер я ничего не скрыла и выложила обе причины своего стояния на автобусной остановке: во-первых, хотела прокатить Сэнди на чем-нибудь еще, кроме «роллс-ройса»; а во-вторых — ибо даже я была не чужда популярных романтических мифов — в надежде повстречать еще одного Нельсона Манделу.

— И ты своего добилась, — сказал Сирил, показывая мелкие зубы. Шутка? Да. Да и нет.

Мне оставалось только спросить:

— Гожусь я в Винни, которую ты искал на автобусной остановке?

Это был риск. Но мы уже лежали в постели, а с распущенными волосами и с обнаженными плечами я с любой потягаюсь.

— На мой взгляд, — отозвался он, — полезно не возлагать на отношения излишних надежд. Это несправедливо по отношению к женщине.

Меня стошнило бы, окажись рядом тазик. Как эти левые произносят слово «женщина»! Так, словно в этот момент в мире исчезает само это явление — чувство юмора.

Абракадабра, трах-тибидох — ЖЕНЩИНА — сгинь, веселье!

Я бы могла тут же обозвать его набожным святошей и избежать беременности, его спасти от трат, нас обоих — от лишних печалей, но решила истолковать сомнение в его пользу. Кто знает, вдруг при дальнейшем знакомстве он станет лучше?

— По