Он вздохнул:

– Я получил ожог третьей степени. Началось заражение, температура не падала. Пришлось сказать матери.

– И что она?

Предстояло рассказать самое тяжелое.

– Она велела сказать врачам в отделении скорой помощи, что я курил и заснул с сигаретой.

Рейни долго молчала.

– И ты…

Он кивнул:

– Не ради него. Ради нее.

– Мне жаль, что твоя мать умерла, и я знаю, что об умерших плохо не говорят, но, по-моему, она поступила отвратительно… И все же ты не говоришь о своей матери плохо.

– Она вовсе не была плохой. Просто слабой, эмоционально зависимой. После смерти отца ей тяжело пришлось: она одна растила троих сыновей.

– С ней Брик тоже плохо обращался?

– Нет. Насколько мне известно, нет. Он вымещал свою злость на мне. А потом на Кэлвине. Тогда-то я и понял, что пора все менять.

– Не понимаю.

– В мой последний школьный год наша футбольная команда поехала на чемпионат штата. Меня взяли в основной состав, я так радовался! Мать, Кэл и Брик сидели на трибуне. Мы победили, и все ликовали. Я не знал, что родители договорились отметить победу выпивкой. Нас, всю команду, пригласили в дом нападающего. У него были богатые родители; в доме крытый бассейн, бильярдная… Мы провели там все выходные. От приглашения неудобно было отказаться. И потом, я сам хотел туда поехать.

– Ты был ребенком.

– Да. Конечно, я немного беспокоился, как всегда, когда меня не было дома. И предупредил Кэла, чтобы он был осторожен с Бриком. Если бы я знал, что Брик напьется, я бы никуда не уехал. Он всегда еще больше стервенел, когда напивался.

– Что произошло?

– Он пробил рукой Кэла окно в гостиной. Рука была так сильно изрезана, что матери пришлось везти его в больницу; ему наложили швы.

– И даже тогда никто ничего не узнал?

– Нет. Кэл всем говорил, что сам упал.

– Почему? – прошептала Рейни.

– Потому что Брик пригрозил: если он скажет правду, в следующий раз будет хуже.

Он наблюдал за ней. Она все поняла. Мэлоун тоже психологически давил на нее.

– Кэлу тогда только исполнилось пятнадцать; он был маленьким для своего возраста. И очень боялся Брика. – Помолчав, Чейз продолжал: – Видела бы ты его сейчас! Бывший «морской котик», под два метра, сплошные мускулы!

– Что случилось, когда ты вернулся домой?

– Я увидел руку Кэла на перевязи и рассвирепел. Набросился на Брика, как сумасшедший. Он был здоровым и сильным, тяжелее меня килограммов на двадцать, но я его чуть не убил. Мать вовремя разняла нас.

– А ты не мог обратиться к учителю, школьному психологу? – с грустью продолжала она, заранее зная, каким будет ответ.

– Нет, мне было стыдно. Я думал, такие дела творятся только в бедных, необразованных семьях. Мне хотелось чего-то добиться в жизни. Я не хотел, чтобы прошлое висело над моей головой. И потом, я ведь не оставлял Кэла наедине с Бриком. В общем, тогда я окончательно решил покинуть дом. Последние школьные годы я работал как лошадь, чтобы скопить денег на жилье… Мы уехали утром того дня, как Кэлу исполнилось восемнадцать. Я поступил в Управление полиции Сент-Луиса… ну, а остальное тебе более-менее известно.

Он сразу заметил озадаченное выражение ее лица. «Пусть бы не заметила, – взмолился он про себя. – Пусть бы не спросила».

– Значит, после того случая с Кэлом Брик утихомирился?

Какая она умная! Из нее вышла бы отличная сотрудница полиции. Она сразу поняла, где слабое место в его рассказе.

– Я сказал ему: если он хоть пальцем тронет Кэла или мать, я его убью. По-моему, он мне поверил. А иногда я позволял ему срывать злость на мне.

– Что?!

– Я его раскусил. Он был несчастным человеком. Терпеть не мог свою работу на заводе, ненавидел начальство, считал лодырями всех, кто не работал руками. Он всех считал виноватыми в том, что ему не повезло в жизни. И примерно раз в полгода срывался. Просто не мог больше сдерживать злость. И становился по-настоящему опасен. Когда он запивал и прогуливал работу, я нарочно чем-нибудь бесил его. И он считал, что должен меня «проучить».

Она вылезла из постели, прикрываясь простыней.

– Ты сделал себя мальчиком для битья?

– Да. Конечно, больше я не позволял ему жечь меня сигаретой. Позволял пару раз ударить меня. А потом… он на несколько дней вышвыривал меня из дома.

– И куда же ты шел?

– Недалеко. Если было тепло, я спал в гамаке на веранде. Зимой приходилось идти к Фитцлеру. Мне не хотелось уходить далеко от Кэла, хотя я понимал, что Брик его пальцем не тронет.

– Почему ты был так в этом уверен?

– Потому что, хотя он и бил меня, наверное, к тому времени он уже понял, что у меня хватает и сил, и скорости и, если я захочу дать ему сдачи, победа будет за мной.

Она снова села на постели. Потянулась к его руке:

– Ты защищал всех вокруг, но не себя… И после того, как в двадцать один год ты уехал, ты больше его не видел?

– Видел, когда умирала мать. Она попросила сиделку позвать нас. Мы с Бреем и Кэлом приехали домой и два дня сидели у ее постели. Брик крутился в доме, но старался не попадаться нам на глаза.

– Наверное, Кэл испытывает к тебе чувство благодарности за то, что ты его тогда защищал.

Чейз поднял палец:

– Кстати, это важно! Кэл ничего не знает. Он думает, что после того случая Брик больше пальцем не тронул никого из нас.

– А что же твой старший брат?

– Брей знает только о том, как рукой Кэла разбили окно. Ему этого хватило, чтобы навечно возненавидеть Брика Дугана. Остальное я ему не рассказывал. Он бы наверняка убил Дугана, его бы посадили… а я потерял бы брата.

Она долго смотрела на него не отрываясь.

– Ты здорово все устроил. Продумал.

– Пришлось. Перед смертью мама попросила у меня прощения. И я ее простил. – Он посмотрел на часы: – Пора вставать. Скоро они будут здесь.

Она не спорила. Опустила простыню, поспешно оделась. Но, когда она повернулась, Чейзу показалось, что ее глаза блестят от слез.

Чейз, возможно, и простил мать, что, как считала Рейни, было удивительно, учитывая все, что с ним случилось, но та переделка не прошла для него бесследно. И дело не только в шраме от ожога на груди.

Вот откуда его нежелание снимать квартиру на срок больше полугода и замечание о том, что нужно быть готовым моментально сменить работу. Вместе с тем он, по его же словам, прослужил в полиции тринадцать лет. Чейз не мог уйти раньше, а сейчас уверял себя, что готов уйти в любое время.