Гликерия Романовна надела серебристое платье, имевшее у неёпрозвание «фатального», надушилась пряными духами и даже чуть-чуть подвелаглаза, чего обычно не делала. Хороша была так, что минут пять не могла выйти налестницу — всё любовалась на себя в зеркало.

А мерзкий Фандорин не пришёл. Весь вечер Лидина просиделарядом с пустым стулом, слушая цветистые комплименты хозяина и разговоры егоскучных гостей.

Когда прощалась, Константин Фёдорович развёл руками:

— Не пришёл ваш «таинственный». Даже на запискуответить не соизволил.

Она стала уговаривать генерала, чтоб не сердился — можетбыть, у Фандорина важное расследование. И сказала:

— Как у вас мило! И гости такие славные. Знаете что, аустройте завтра опять ужин, в том же самом кругу. А Фандорину напишитекак-нибудь порешительней, чтоб непременно пришёл. Обещаете?

— Ради удовольствия вновь видеть вас у себя я на всеготов. Но что вам так дался Фандорин?

— Не в нем дело, — доверительно понизила голосЛидина. — Это так, пустое любопытство. Если угодно, каприз. Просто мнесейчас очень одиноко, хочется почаще бывать в обществе. Я вам не говорила: яухожу от Жоржа.

Генерал понял доверительность. Оглянувшись на своюмымру-жену, немедленно предложил завтра отобедать за городом, но это ГликерияРомановна быстро исправила. В сущности, старику было совершенно достаточнослегка пококетничать с молодой привлекательной женщиной, а насчёт обеда у «Яра»это он сказал уж так, по привычке, как отставной гусарский конь, что стучит копытом,заслышав дальний звук трубы.

* * *

Назавтра Фандорин, хоть и с опозданием, но явился. Больше отнего, собственно, ничего и не требовалось — в своих чарах у Лидиной никакихсомнений не было. А выглядела она нынче не хуже, чем вчера. Даже ещё лучше, потомучто придумала надеть расшитую мавританскую шапочку, спустив с неё на лицопрозрачную, совершенно неземную вуальку.

Стратегию выбрала самую простенькую, но безошибочную.

Сначала не смотрела на него вовсе, а была любезна с самымкрасивым из гостей — конногвардейцем, адъютантом генерал-губернатора.

Потом, с неохотой уступив просьбам хозяина, исполнила смелыйроманс г-на Пойгина «Не уходи, побудь со мною», сама себе аккомпанируя нарояле. Голос у Гликерии Романовны был небольшой, но очень милого тембра, намужчин действовал безотказно. Выпевая страстные обещания «утолить и утомитьлаской огневою», смотрела поочерёдно на всех мужчин, но только не на Фандорина.

Когда, по её расчёту, предмет должен был уже созреть — тоесть достичь нужного градуса заинтригованности и уязвленности, Лидинаприготовилась нанести завершающий удар и даже направилась было к козетке, накоторой одиноко сидел Фандорин, но помешал хозяин.

Подошёл к гостю и завёл дурацкие служебные разговоры. Сталнахваливать какого-то железнодорожного штабс-ротмистра Лисицкого, которыйдавеча явился с очень интересным предложением — учредить постоянный пункт нагородской телефонной станции.

— Отличная идея пришла в голову вашемуподчинённому, — рокотал генерал. — Вот что значит жандармскаякосточка! Не штафирки из Департамента додумались, а наши! Я уж распорядилсявыделить необходимую аппаратуру и особую комнату. Лисицкий говорил, что идеятелефонного подслушивания принадлежит вам.

— Не «подслушивания», а «прослушивания». К тому жештабс-ротмистр с-скромничает, — недовольно сказал Фандорин. — Я здесьни при чем.

— Быть может, одолжите мне его на первое время? Дельныйофицер.

Вздохнув, Лидина поняла, что штурм придётся отложить доболее удобного момента.

Он настал, когда перед трапезой мужчины по новомодномуобычаю вышли в курительную комнату. К этому времени Гликерия Романовнаокончательно утвердилась в положении царицы вечера, а у предмета, конечно, неосталось ни малейших сомнений, что он — наименее привлекательный из всехприсутствующих кавалеров. Судя по тому что Фандорин украдкой поглядывал начасы, он уже не ждал от суаре ничего приятного и прикидывал, когда будетприлично ретироваться.

Пора!

Стремительно (тут уж медлить было незачем) она подошла кседоватому брюнету, попыхивавшему ароматной сигаркой, и объявила:

— Вспомнила! Вспомнила, где я вас видела! У взорванногомоста. Такое необыкновенное лицо трудно забыть.

Следователь (или как он там в своём ведомстве назывался)вздрогнул и уставился на Лидину чуть сузившимися голубыми глазами — надопризнать, очень шедшими к подёрнутым серебром волосам. Ещё бы ему невздрогнуть, от этакого комплимента, и к тому же совершенно неожиданного.

— В самом деле, — медленно произнёс он,поднимаясь. — Я тоже п-припоминаю. Вы, кажется, были не одна, а с каким-товоенным…

Гликерия Романовна небрежно махнула:

— Это мой приятель.

Заводить разговор про Васю было рано. Не то чтоб у неёимелся какой-то заранее выработанный план действий — она слушалась одного лишьвдохновения, но мужчине ни в коем случае нельзя показывать, что тебе от негочто-то нужно. Он должен пребывать в уверенности, что это ему кое-что нужно, и веё воле — дать это заветное кое-что или не давать. Сначала нужно заронитьнадежду, потом отобрать, потом снова пощекотать ноздри волшебным запахом.

Умная женщина, которая хочет привязать к себе мужчину,всегда чувствует, какого он типа: из тех, кого в конце концов придётсянакормить, или тех, кто должен оставаться вечно голодным — послушней будет.

Рассмотрев Фандорина вблизи, Лидина сразу поняла, что этот неиз платонических воздыхателей. Если долго водить за нос, пожмёт плечами иуйдёт.

Тем самым вопрос переходил из фазы тактической внравственную и, если без экивоков (а Лидина всегда старалась быть с собоюпредельно честной), мог быть сформулирован следующим образом: возможно ли дойтиво флирте с этим человеком до самого конца — ради Васиного спасения?

Да, она была готова к этой жертве. Почувствовав это,Гликерия Романовна испытала нечто вроде умиления и тут же принялась оправдыватьподобный поступок.

Во-первых, это будет не разврат, а чистейшей водысамоотверженность — причём даже не из-за страстной влюблённости, а из-забескорыстной, возвышенной дружбы.

Во-вторых, так Астралову и надо, он заслужил.

Конечно, если б Фандорин оказался жирным, с бородавками и запахомизо рта, о таком жертвоприношении не могло бы идти и речи, но англизированныйследователь был хоть и немолод, но вполне привлекателен. И даже более чемпривлекателен…