Блеснул алмазный клинок. Ведьма отшатнулась. Борясь с приступами тошноты и головокружением, я изрубил злобный смех, превратил его в дым.

Теперь – еда!

Но мой рюкзак оказался пустым. В безумном порыве жадности я забыл запастись провиантом. На месте погибшей ведьмы что-то висело над полом. Сахар?

Подхватив белую кучку, я, шатаясь, побрёл к поверхности.

ХРУСЬ!

Моё тело отчаянно борется с ядом.

ХРУСЬ!

Яд против гиперисцеления.

ХРУСЬ!

Успею ли я? Смогу ли вовремя достичь поверхности?

Продираясь сквозь невидимые стены страшной боли, я забрёл в свой бункер, подошёл к сундуку с едой.

Рыба!

Яд отступил лишь на последних двух лососях. Я застонал, наклонился вперёд, прижал лицо к прохладной поверхности скалы. Прошло около минуты, прежде чем мне стало лучше и я смог нормально двигаться. Но и тогда, хотя тело и пришло в норму, разум оставался в полной растерянности.

Неужели ведьмы – единственные разумные существа, населяющие этот мир?

Я вышел на луг и сказал:

– Да уж, никогда не угадаешь, что тебя поджидает внизу.

– Му-у, – с чувством подтвердила корова.

– Спасибо за то, что не упрекаешь меня, – вздрогнув от воспоминания о недавней боли, сказал я и, достав из рюкзака ведро, добавил: – Большое спасибо за молоко!

Я наполнил ведро, затем сделал и наполнил ещё два.

– Надеюсь, молоко действует на последствия яда так же, как и на последствия от мяса зомби.

– Му-у, – без сомнения, завидев тревогу на моём лице, заметила щедрая подруга.

– Конечно, ты права, – согласился я. – У меня произошла не просто битва с новым монстром. Тут всё по-другому.

Я замялся, подыскивая слова.

– …В общем, я так расстроился потому, что в конце концов нашёл кого-то похожего на меня – а вон как оно обернулось.

– Му-у, – поправило меня внимательное животное, подчёркивая разницу, в которой крылось самое главное.

– Да, ты снова права, – подтвердил я. – Это создание не было похоже на меня, оно всего лишь выглядело, как я. А сходство не означает дружелюбия.

– Гр-р-р, – реагируя на запах молока, сказал мой желудок.

– Надо закончить с выздоровлением, – сказал я себе и пошёл за удочкой.

Я вышел через заднюю дверь и заметил, что поспело три квадрата пшеницы. Хм, одной буханки хлеба хватит, чтобы полностью восстановиться.

Я уже начал составлять воедино три мешка пшеницы, когда заметил то, чего не было раньше. Помните, как я перебирал всевозможные комбинации съедобных ингредиентов: пшеница, сахар, молоко – но по непонятной причине не мог ничего сделать? Помните, как понял, что ключ к изготовлению чего-то из пшеницы – это попросту больше пшеницы? А сейчас у меня было не только больше пшеницы, но и две головки сахара, три ведра молока и дюжина яиц.

Может, получится сейчас?

Я уложил всё на верстаке. И четыре секунды спустя закричал:

– Если у них нет хлеба, пусть едят пирожные!

Нет, серьёзно: передо мной предстал светло-коричневый тортик, покрытый сахарной глазурью, с мелкими красными брызгами сверху.

– Я-то знал, всему найдётся употребление, – сказал я корове, поставив большой вкуснющий цилиндр торта на землю.

Да, на землю. Отчего-то буханку можно было съесть целиком, но торт – лишь по кусочкам. Сами выясняйте почему.

Я откусил и испустил долгий, в стиле зомби, стон: «У-у-у».

В общем, если вам нравится сдоба – а не нравиться она может только больным и ненормальным, – представьте, что вас лишили пирожных на месяц. Представьте, что вы живёте на диете из рыбы, хлеба и морковки, причём без всяких приправ, – и вдруг откусили кусочек небесного наслаждения!

– О-о-о! – простонал я снова, наслаждаясь сочным сладким тортиком. – Знаешь, – сказал я корове, – это первая сладость, которую я пробовал после…

Слово застряло у меня в глотке.

– …После яблок, – наконец протянул я.

Вдруг торт уже не показался таким вкусным. Никакой сахар не подсластит горькие воспоминания.

– Они были восхитительные, – признался я, – такие хрустящие и сладкие. А я сжёг деревья, на которых они росли.

Мне вспомнилось, как я высадил саженцы берёз – и как по незнанию так запросто истребил все саженцы дубов.

– Мне никогда не попробовать яблока снова, – качая головой, заключил я. – Они погибли навсегда лишь потому, что я посчитал саженцы ничего не стоящим пустяком.

Я вытащил своё золото и посмотрел на него.

– Я думаю, ценность значит то, насколько ты хочешь чего-то, и насколько тяжело это что-то получить, – сказал я корове. – Теперь я понимаю истинный смысл ценности. Для меня одно яблоко значит больше, чем всё золото и алмазы того мира.

– Му, – сочувственно выдохнула корова.

– Спасибо, подруга. Но раскаиваться в ошибке мало. Мне нужно удостовериться, что я не повторю подобную ошибку.

Я обратился и к остальным животным и объявил:

– Отныне я разделяю остров пополам. Половина от горы Разочарования до восточного побережья – моя. Я могу изменять её, застраивать, переоборудовать – в общем, делать что хочу. Но от луга до западного побережья остров остаётся сам по себе. Я оставляю эту половину в том виде, в каком её обнаружил. Заделаю всякую дыру, высажу заново каждое срубленное дерево и не оставлю после себя ничего, кроме отпечатков ног на земле.

Ответом мне был хор радостных «му-у» и «бе-е».

– Нужно заботься об окружающем – и оно позаботится о вас! – закончил я.

Я не намеревался строить отдельный дом. Хотел всего лишь передвинуть загон для цыплят. Он не вписывался в моё заявление о сохранении природы острова. А когда я начал изучать местность, понял, что отыскать другое место сложно. Восточный пляж слишком узок и загромождён. Мне ведь надо расширять огород. Остаётся лишь гора.

Я не был наверху целую вечность. А когда был, сходил с ума от голода, страха и недосыпания. Теперь меня укрывала броня, я был сытым, хорошо выспавшимся, запасшим всего столько, что не мог унести с собой. То есть я был готов к тому, чтобы в должной мере оценить ещё одно сокровище: прекрасный вид на остров.

Тяжело поверить, что вид такого прекрасного острова мог повергнуть меня в уныние. Сверху чудесный вид на пляжи, леса, точки красных и жёлтых цветов среди роскошной травы, у синей воды, у серо-бурых скал. И столько зелени! Я никогда по-настоящему не замечал, как тёмный оттенок листвы сочетается со светлым изумрудом травы, – а она так сильно рознится от золотисто-коричневого колера наливающейся пшеницы. Что за вид! Что за ощущения!