Так вышло, что до расширенного совещания в баронском шатре мы с Хораном с ан Венесом практически не пересекались, своих дел хватало, все дела с коллегой вел один ан Феллем, который по молодости незаметно для самого себя попал в блудняк. Было непонятно, в своих интересах тот попытался припахать наших «Вепрей…» к общелагерным работам вместе с нестроевым мужичьем и своими землекопами или барон ан Кроах решил через него прощупать Лойха на прочность, итог оказался единым – парню технично «завернули руки» и разве что, скрывая ухмылки, смотрели, как тот пытается вырваться.

Вне касающейся роты части я присутствовал при обсуждении строительно-инженерных вопросов чисто в фоновом режиме. Вылазок гарнизон Дресхолда пока не делал, однако организация и контроль охранения лагеря, площадки требушетов и лошадей, не говоря уж о постах наблюдения по окрестностям, меньше времени от этого не пожирали. Вдобавок к чему требовалось подменять отвлеченного изготовлением этих самых требушетов Боудела Хорана по части внутрилагерных вопросов и, что было важно лично мне, как можно быстрее подтянуть навыки фехтования и физическую форму до устраивающих меня критериев. Тренировок в день я устраивал сразу две – с рассветом вместо зарядки и основную в сумерках. Нагрузки со скьявоной и моим ломообразным двуручником, а также наиболее крупными из найденных учебными мечами, которыми мы за неимением лучшего фехтовали с лучшими людьми роты, были очень приличными, так что я не вовремя расслабился и задумался о своем.

В общем, я вник в словесный поток совещания только после того, как ан Феллема уже нагнули и встревоженный Боу воткнул мне в бок жесткий, как железный штырь, палец.

Ситуация оказывалась живым примером причин, почему лейтенанту-простолюдину типа Хорана, как бы он талантлив, умен, силен, злобен и храбр ни был, было тяжело добиться своей должности. Все перечисленное в ловушке, в которую ан Венес посадил нашего капитана, не играло никакой роли. Кодигал с баронскими свитскими под насмешливым взглядом самого ан Кроаха распинали парня для БДСМ-групповушки культурно, вежливо, мягкими голосами и чуть ли не с дружеским участием на лицах. Хоран и хотел бы помочь командиру, но не имел такой возможности, контекст был именно в том, что шел разговор благородных рыцарей, а не офицеров, где все возражения по отстаиванию интересов нашей роты, которые у капитана были, под потоком спокойных, вежливых и логичных доводов рассыпались на глазах.

Действительно, что с точки зрения интересов дела может быть страшного в том, чтобы, выделить людей помочь огородить рогатками территорию доблестного поместного ополчения, которое нас всех в это время охраняет, скитаясь по лесам? Деньги же нашим людям граф платит, причем хорошие, большие, чем роте ан Венеса? А вместо них благородные рыцари и их кнехты в лесах жизнями рискуют. И все такое прочее.

А между тем, под всю эту лабуду подписываться капитану «Вепрей Бир-Эйдина» было нельзя никак. Наемные солдаты если не всего Хейена, то Аэрона жили по хорошо узнаваемым мной армейско-тюремным принципам: «хоть раз согласишься на выполнение чужой работы, и она станет для тебя обязательной». Читай, наши «Вепри» после такого прогиба перед ополченцами могут очень быстро стать бир-эйдинскими свиньями, и капитан это забавно пафосное название сам будет рад забыть как страшный сон, либо под давлением наемнических традиций переведя роту фактически в разряд «мусорных», либо вообще ее распустив. Стоит раз вступить на наклонную тропу, остановиться на ней будет непросто. Этот-то контракт мы на условленной оплате доработаем (хотя это неточно), но дальше что?

Конкретно для меня, так же как, впрочем, и основной части ротного командного состава, определение отряда в «мусорную» категорию было абсолютно неприемлемо, причем дело тут было вовсе даже не в оплате. Насколько я сумел понять и обобщить рассказ фельдфебеля с квартирмейстером, подобные подразделения чем-то напоминали штрафные роты времен Отца Народов, куда переменный состав самых-самых нищих категорий населения вербовался сам, ибо тупо не имел ни денег на минимально приличное вооружение, ни навыков им пользоваться. И далее бытие определяло сознание, причем бытие там было не сладкое.

Собственно, начать карьеру в такой роте для неблагородного наемника заметным минусом в глазах коллег не являлось. Напротив, считалось, что, увидев их, он понял дно жизни и будет ценить традиции и межчеловеческие отношения наемных отрядов старшего ценового диапазона, где как бы то ни было не считалось нормальным добивать на поле битвы собственных же раненых товарищей за старый кожаный панцирь или хорошие сапоги. А вот для благородных господ безымянная рота была настоящим клеймом, где служба приравнивалась даже не к былым французским палачам, а к общественным говновозам. Если от службы на одинарном жалованье еще можно было отмыться, благородному шену, не имеющему за душой ничего, кроме родового герба, иногда особо выбирать не приходится, то служба дупликарием в постоянном составе смело могла дополнять родовой герб изображением палаческой плети. Люди там делились на офицеров, младший командный состав, надсмотрщиков-дупликариев, чья разница в оплате с низшей категорией, конечно, была значительно больше двойного жалованья, и переменный состав, совершенно никакой ценности не имеющий и по ряду причин очень слабо считающийся за людей.

В обычных ротах, чтобы выписать солдату тех самых плетей, нужен был не менее чем приговор ротного суда. Капрал, дупликарий, да и кто угодно в капральстве вполне мог убить сослуживца, бросившего в ходе битвы свое место в строю. Традициями в целом не возбранялись подбадривающие молодежь затрещины или там воспитательные шлепки мечами плашмя, хотя тут любителям физического воздействия можно было поймать неприятностей, поскольку солдат мог обратиться к первому лейтенанту роты как к председателю военно-полевого суда с жалобой и при достаточности доказательств неправомерности наказания довести дело до судебного поединка. Однако плеть и ей подобные специализированные предметы физического воздействия, используемые без доказавшего вину судебного приговора, считались страшнейшим унижением солдата, смываемым одной кровью обидчика. Профессиональные наемники старших категорий данной профессии, живя оружием, за века вписали себе в подкорку, что фенн это уже почти фер, а не ничтожный черноногий, как бы его учтиво ни называли. В то время как признаком дупликария роты «мусорной» была именно плеть. Причем без плети, учитывая контингент, которым такие роты комплектовались, постоянному составу, пожалуй, было не обойтись. Тем более что сам он ему соответствовал.

Рисковый парень, решивший проверить на прочность вежливым хамством ничего не знающего нового лейтенанта, нашелся даже в «Вепрях» – причем это был не выросший в грязи трущоб крысенок, лет в десять впервые забивший насмерть такого же пацана за корку хлеба, а вполне себе зажиточный горожанин из «охотников». Ассистент знаменщика, сам исполняющий приговоры подобным умникам и небезосновательно считающий, что останется безнаказанным. Который в этом шоу мало того, что немного перебрал с наглостью, но и не рассчитал опыт жертвы, вместо ожидаемой реакции нарвавшись на жесткий кросс в подбородок, после чего парня и отливали водой. После чего я просто дернул его за ухо и спокойно спросил, глядя в глаза: «Мальчик, за что, ты я надеюсь, понял?» Он понял, недолюбливающий меня профос-знаменосец тоже, остальные бойцы, как претендующие на особое положение, так и нет – тем более.