Все это очень сложно, Винсент, но по-другому не бывает. Что-что? Тогда откуда во мне эта тяга к рисованию? И желание умчаться отсюда куда-нибудь далеко? Откуда у меня в голове все эти мысли и мечты?»

Винсент сжимал руку Фанетты. Сжимал слишком сильно. Браслет в виде цепочки, который он не снимая носил на запястье, врезался ей в руку, как будто Винсент хотел, чтобы его выгравированное на пластинке имя навсегда отпечаталось у нее на коже.

«А иногда, глядя вечером, как тучи наползают на луну, я говорю себе, что мой отец — богатый мерзавец, к которому мать ходила делать уборку. Что если я встречу его на улице Клода Моне, то даже не узнаю, что это мой отец, а он будет знать, что я его дочь? Жирная сволочь! Он трахал мою мать и заставлял ее проделывать всякие непотребства. Может, он даже втихаря подсовывает ей деньги? Бывает, я на улице перехватываю на себе взгляд незнакомого мужчины, и мне становится так тошно, хоть вой. Но про это я Винсенту не говорила».

Сегодня тучи луну не закрыли.

— Мой отец был просто прохожий, — сказала Фанетта.

— Ну и что? — ответил Винсент. — Не думай о нем. Я же здесь.

— Просто прохожий. Заглянул на минутку и пошел себе дальше. Я в него. Я тоже отсюда уйду.

Винсент сжал ее руку еще крепче.

— Я здесь, Фанетта. Я здесь. Я здесь…

В двух шагах от них, на Водонапорной улице, Нептун гонялся за ночными бабочками.

Лоренс Серенак пребывал в веселом настроении. Время от времени он заглядывал через стекло в комнату 101 — самое большое в комиссариате Вернона помещение, служившее допросной. В допросной спиной к нему сидел Жак Дюпен, нетерпеливо барабаня пальцами по подлокотникам кресла. Серенак на цыпочках отошел от окна и заговорщически шепнул Сильвио Бенавидишу:

— Пусть еще немножко помаринуется.

Он потянул помощника за рукав.

— Вот чем я горжусь больше всего! — провозгласил он. — Какая мизансцена! Вот увидишь, Сильвио!

Они снова вернулись по коридору к допросной.

— Сколько всего, Сильвио?

Бенавидиш не сдержал улыбки:

— Сто семьдесят одна пара! Четверть часа назад Мори притащил еще три.

Серенак еще раз заглянул в комнату 101. Полицейские свалили в ней все сапоги, накануне временно конфискованные у жителей деревни. Сапоги высились кучами по всем углам, лежали на столах и на полках, на стульях и подоконниках, сияя разноцветной резиной — от флуоресцентно-желтой до пожарно-красной, хотя в их пестрой гамме доминировал классический цвет хаки. Сапоги были рассортированы по степени изношенности, размерам и моделям. К каждому была прикреплена бирка с именем владельца.

Серенак ликовал:

— Сильвио, надеюсь, ты не забыл их сфотографировать? Обожаю такие трюки! Нет ничего лучше, чтобы довести клиента до нужной кондиции! Это же практически произведение современного искусства. Ты со своими семнадцатью грилями должен заценить идею!

— Я ценю, — не поднимая головы, пробормотал Бенавидиш. — С эстетической точки зрения выглядит впечатляюще. Хоть выставку устраивай. Хотя…

— Сильвио, какой же ты зануда!

— Знаю.

Бенавидиш перебирал в руках стопку бумажных листов.

— Извините, но я, наверное, слишком серьезно отношусь к профессии полицейского. А вас, патрон, еще интересует расследование?

— Я смотрю, ты сегодня чувство юмора дома оставил.

— Откровенно говоря, я сегодня ночью почти не спал. Беатрис сказала, что я занимаю в постели слишком много места. Ей и правда последние три месяца приходится спать на спине. В общем, я перебрался на диван.

Серенак похлопал его по плечу.

— Ничего, потерпи еще недельку, скоро все кончится. Ты станешь папой! Тогда ночами оба спать не будете. Кофе не хочешь? Можем обсудить дела в гостиной.

— Мне чай.

— Вот я болван, опять забыл. Чай без сахара. Ну что, еще не решился перейти со мной на «ты»?

— Я пока думаю. Уверяю вас, патрон, я работаю над собой.

Серенак засмеялся.

— Нравишься ты мне, Сильвио. Кроме того, должен тебе признаться: ты один собираешь больше ценной информации, чем весь комиссариат Тарна. Слово уроженца Окситании!

— Скорее всего, так и есть. Не забывайте, я всю ночь работал.

— На диване? Пока твоя жена дрыхла на спине?

— Именно.

Бенавидиш искренне улыбнулся. Полицейские дошли до конца коридора, поднялись на три ступеньки и очутились в комнатушке размером с большую птичью клетку.

На десяти квадратных метрах так называемой «гостиной» разместилась куча разномастной мебели: два протертых дивана, прикрытых оранжевыми покрывалами с бахромой, лиловое кресло и пластиковый стол, на котором стояла кофеварка в окружении чашек всех видов и расцветок и лежали чайные ложки из нержавейки. С потолка свисала слабенькая лампочка в порыжелом цилиндрическом картонном плафоне. Сильвио плюхнулся в кресло, а Серенак занялся приготовлением чая и кофе.

— Патрон, — заговорил Сильвио. — Начнем с выставки? Раз уж она вам так дорога…

Начальник повернулся к нему спиной. Бенавидиш уставился в свои записи.

— На данный момент мы собрали сто семьдесят одну пару сапог; размеры от тридцать пятого до сорок шестого. Выявили пятнадцать рыбаков и двадцать одного охотника, имеющих лицензию. В их числе — Жак Дюпен. Еще есть три десятка пеших туристов, тоже с лицензией. Но, как вы, патрон, уже знаете, ни один из этих сапог не соответствует отпечатку, оставленному возле трупа Жерома Морваля.

Серенак налил в кофеварку воду.

— Чего и следовало ожидать. Убийца не покажет пальцем сам на себя. Зато мы можем исключить из числа подозреваемых сто семьдесят одного жителя Живерни.

— Как скажете.

— Но Жак Дюпен в число этих ста семидесяти одного человека не входит. Интересно, как он там? Пусть посидит еще немного. Что у нас еще?

Инспектор Бенавидиш развернул свою пресловутую таблицу из трех столбцов.

— Сильвио, ну ты маньяк.

— Знаю. Я строю это расследование в точности, как строил бы свою веранду или террасу. А в строительстве главное — точность и терпение.

— Уверен, что твоя Беатрис потешается над тобой не меньше моего.

— Угадали. Ну и что? Зато терраса у меня — любо-дорого глядеть.

Серенак вздохнул. Забулькала кофеварка.

— Ну ладно, давай, что там у тебя в трех колонках…

— Они заполняются. Напоминаю: у нас три линии расследования. Любовницы, «Кувшинки» и дети.