все по закону. Олега ведь никто не заставлял договор подписывать. А что там маленькими буквами написано, он и не прочитал. Помню, мама моя даже предложила Грише денег – он вроде пытался набрать для Олега. Но такую сумму не набрал – там было что-то несусветное. В общем, Гриша нам про этот кредит каждый приезд в красках рассказывал. А потом вдруг перестал. А нам уже интересно было: что там у Олега с кредитом? Гриша говорит: разрулилось. А как разрулилось-то? Он пожал плечами, мол, деталей не знаю… Уже двадцать лет прошло, а мне это все покоя не дает. Как это он мог не знать деталей? Если они лучшими друзьями были? Вот, кстати, дом Колчака!

Я вздрогнула.

Оказывается, это он продолжил экскурсию по Омску.

За забором, в старом яблоневом саду я увидела приземистый купеческий особняк с зеленым куполом.

– Точно, он же был «Правитель Омский»… – сказала я.

– Да, здесь был его штаб. Омск тогда был столицей Российского государства. Правда, меньше года. Вы об этом знали?

– Нет.

– Вот, теперь знайте! А сейчас здесь ЗАГС.

Мы прошли еще немного, миновали гостиницу «Турист», потом речной вокзал с синими палубами стекол и капитанским мостиком на верхушке. Я посмотрела на Иртыш и увидела, что справа в него вливаются багровые потоки. Словно кто-то льет краску, и она расходится по реке.

– Это Омка, – сказал Артем. – Омь, точнее. Она здесь впадает в Иртыш.

– Артем… У вас теперь есть мой телефон. Если что-то попадется о связи этих людей между собой или о каких-то историях девяностых, которые можно хоть как-то привязать к Фоменко, наберите меня, ладно?

– Ладно, – согласился он.

Мы постояли немного, понаблюдали за акварельными переливами воды: багровые потоки увлекало на середину реки, они ползли, как змеи, извиваясь и ныряя.

– Холодно, – стуча зубами, произнес Артем.

Я вдруг заметила, что он в одном свитере.

– Господи! Артем! Немедленно поезжайте домой. Вы мне очень помогли, спасибо вам. Здесь можно поймать такси?

– Да вон машина-то, – застенчиво сказал он.

Я увидела, как с площади речного вокзала выруливает к нам черный джип.

– Мы вас завезем и домой поедем… Слушайте… Если бы вы были мужик, мы бы баньку организовали… Но вам как-то неудобно предлагать… Но если вы хотите. Просто погреться… Короче…

Он покраснел.

А я засмеялась.

Глава 24

Самолет завтра – в 9 утра.

Свой последний вечер перед отъездом я решила провести за работой.

Так и хочется сказать: достала материалы, разложила на столе… Но сейчас все мои материалы уместились на листке с пятью фамилиями.

Впрочем, тут было уместно вспомнить Колю Мищенко: иногда мало информации – это не проблема, а преимущество.

Я посидела пару минут с закрытыми глазами.

Даже во двор залетал шум с перекрестка. Внизу под окнами шла вечерняя разгрузка в продуктовом магазине. Грузчики бросали коробки на транспортер, уходящий в подвал. Транспортер скрипел и выл, грузчики матерились. Поверх всех этих звуков, перекрывая их, шло из-под крыши громовое воркование голубей.

«Кто бы мог подумать, что воркование такое громкое?» – в темноте удивилась я. Мое удивление лишний раз доказывало, что мы не умеем слушать и не умеем смотреть так, как надо.

Наш хозяин любил говорить, что каждый взгляд должен быть первым. Потому что каждый миг – единственный.

Это он научил меня вслушиваться и всматриваться, ловя миги, которые не вернутся. Он, вообще, многое мне дал, любовь в том числе, но именно этот его подарок оказался самым ценным…

В моей темноте я увидела край его лица на подушке. Свет, горящий на изгибах ресниц, прозрачный ободок глаза. Если бы можно было вернуть прошлое, я бы остановила тот миг навсегда. Я бы в нем осталась, потому что теперь я знала: ничего лучше в моей жизни уже не будет…

Я открыла глаза и посмотрела на листок.

Прежде всего, мне бросилось в глаза, что четыре фамилии написаны одной ручкой – синей.

Но зачеркнуты синим только две первые.

Думаю, эта немудреная мозаика и окажется кодом ко всей истории исчезновения Гали Фоменко.

Эдакий Розеттский камень.

Как же мы его будем расшифровывать?

Я поразмышляла и решила начать, как Шампольон – с известного имени, пусть и не царского.

Некий Михаил Протасов, второй в списке…

Можно быть почти уверенной, что речь идет о том самом бывшем братке, о котором рассказывал Артем. Два года назад Мирзоев узнал о его убийстве и внес его имя в список. То есть он воспринял это убийство как «одно из».

Но его имя идет вторым.

Я встала, походила по квартире. Подошла к холодильнику, достала баночку черной икры и брусок масла. Нашла открывашку, хлеб, нож и вернулась к столу с двумя огромными бутербродами. Включила ноутбук.

Первым в списке идет Кагарлицкий. Я набрала его фамилию. Потом добавила «убийство».

Оказалось, это произошло не в Омске, а в Новгороде. Вот почему Артем ничего не знал. Об этом был сюжет только в местных новостях. Я кликнула.

25 марта 2013 года охранник Новгородского академического театра драмы имени Достоевского Кирилл Кагарлицкий был найден умирающим в своей квартире на Большой Санкт-Петербургской улице.

Я увидела черный двор, мигающую машину полиции, соседей по лестничной площадке, дающих интервью. Камера прошлась по квартире, буквально залитой кровью. На экране появился депутат Милонов.

– Милонов? – убирая икринку с губы, вслух удивилась я.

Какие-то существа в розовых перьях закрутили попами, Милонов нахмурил брови. Сюжет закончился. Был он крайне невнятным, но кое-что мне понять удалось.

Итак, Кагарлицкий был голубым, и его убийство свалили на гомосексуалистов. Корреспондент упомянул какого-то узбека, снятого Кагарлицким прямо на улице.

Я побродила по интернету еще минут двадцать, но ничего нового найти не смогла. Это была местная новость, показанная лишь в Новгороде и Санкт-Петербурге. Центральные средства массовой информации ею не заинтересовались.

Поэтому я выбрала звонок другу.

– Да, – недовольно сказал он.

– Я тебя не разбудила?

– Дура, что ли? В Москве на три часа меньше…

– Откуда ты знаешь, где я? – удивилась я.

– Работа такая, – засмеялся Мищенко. – Чего надо?

– Мне нужна информация по одному убийству. Кирилл Кагарлицкий, 25 марта 2013 года, Великий Новгород. Можешь узнать?

Ни слова ни говоря, он отключился.

Я поразмышляла чуток: он согласился помочь или отказался?

Вдруг напал нестерпимый голод. Я сделала еще два бутерброда, израсходовав всю икру, потом пожарила яйцо, нашла в морозильнике пиццу и поставила ее в духовку.

Вернулась с подносом в комнату. Тут зазвонил телефон.

– И чего? – презрительно сказал Коля. – Зачем зря серьезных людей беспокоишь? Дело