Мой господин был в ужасном состоянии. Он был простоошеломлен. Он оттолкнул меня, но поддержал, не позволяя упасть, а потомнаправился к кровати и сел рядом с Бьянкой. Она еще глубже вжалась в изголовьеи потянулась к прозрачной золотой занавеске, словно та могла ее спасти.

Она посерела, съежилась, но не сводила с Мастера неистовыхголубых глаз.

– Мы с тобой оба убийцы, Бьянка, – прошептал он,протягивая к ней руку.

Я бросился вперед, но он небрежно задержал меня правойрукой, а левой расправил на ее лбу несколько выбившихся из прически кудряшек иопустил ладонь на ее голову, словно священник, дающий благословение.

– Я была вынуждена так поступить, сударь, – сказалаона. – В конце концов, разве у меня был выбор? – Какая же она была храбрая,какая сильная! Сплав тонкого, нежного серебра со сталью. – Что мне делать,раз мне дают задания, причем я знаю, что′ придется делать и для кого. Какже они хитры! То зелье убивало жертву постепенно, в течение многих дней, вдалиот моего гостеприимного дома.

– Пригласи сюда своего притеснителя, дитя, и отрави, вместотого чтобы травить тех, на кого он укажет.

– Да, так все и разрешится, – поспешно сказал я. –Убей того, кто тебя заставляет.

Она, казалось, всерьез призадумалась, а потом улыбнулась.

– А как же его стража, его родня? Меня задушат за такоепредательство.

– Я убью его ради тебя, милая, – сказал Мариус. –И за это тебе не придется расплачиваться со мной новыми преступлениями – тыпросто забудешь о жажде, которую прочла в моем взгляде этой ночью.

Впервые ее мужество, казалось, дрогнуло. Ее глазанаполнились чистыми красивыми слезами, и в них промелькнула тень усталости. Онана секунду склонила голову.

– Ты знаешь, кто он, ты знаешь, где его дом, ты знаешь, чтоон сейчас в Венеции.

– Считай, что он мертв, моя прекрасная дама, – заверилее мой господин.

Я обхватил его рукой за шею и поцеловал в лоб.

– Ну, пойдем, херувим, – сказал он мне, не отводя отнее взгляда. – Избавим мир от этого флорентийца, этого банкира, которыйиспользует Бьянку, чтобы расправиться с теми, кто доверил ему свои счета.

Такая догадливость потрясла Бьянку, но она опять улыбнуласьмягкой, понимающей улыбкой. Она была такая грациозная, неподвластная нигордыне, ни горечи. Создавалось впечатление, что она обладала способностьюотбрасывать от себя все плохое.

Мой господин покрепче прижал меня к себе правой рукой. Левойон извлек из куртки большую прекрасную грушевидную жемчужину. Бесценная вещь.Он передал ее Бьянке, которая на мгновение заколебалась, однако все же приняладар. Жемчужина мягко скользнула в ее раскрытую ладонь.

– Позволь поцеловать тебя, милая принцесса, – обратилсяк ней Мастер.

К моему изумлению, она ни словом не возразила, и он осыпалее легкими поцелуями. Я увидел, как сошлись к переносице ее изящные золотые брови,как глаза затуманились, а тело расслабилось. Она откинулась на подушки и крепкозаснула.

Мы удалились. Мне показалось, будто я услышал, как за намизахлопнулись ставни. Ночь выдалась сырая и темная. Моя голова утыкалась в плечоМастера. Я не смог бы посмотреть в небо или пошевелиться, даже если бы захотел.

– Благодарю тебя, мой возлюбленный повелитель, за то что тыне убил ее, – прошептал я.

– Она не просто практичная женщина, – сказал он. –Она еще не сломлена. Она невинна и в то же время коварна и поистине достойнатитула герцогини и даже королевы.

– Но куда мы теперь идем?

– Мы уже пришли, Амадео. Мы на крыше. Посмотри вокруг.Слышишь, как шумно внизу?

Снизу действительно доносились громкие звуки бубнов, флейт ибарабанов.

– Значит, они умрут в разгар пира, – задумчивопрошептал Мастер. Он стоял на краю крыши, держась за каменные перила. Ветерразвевал плащ за его спиной. Мастер обратил взгляд к звездам.

– Я хочу видеть все, – заявил я.

Он закрыл глаза, как будто его ударили.

– Не считайте меня бесчувственным, сударь, – продолжаля. – Не думайте, что я переутомился или просто привык к грубости ижестокости. Я всего лишь раб, сударь, раб Божий. Если я правильно помню, мы невправе сомневаться и задавать вопросы. Мы будем смеяться, будем принимать все какесть и превратим нашу жизнь в радость.

– Тогда спускайся со мной. Там их целая толпа – толпа хитрыхфлорентийцев. Как же я голоден... Я специально голодал в ожидании подобнойночи.

Наверное, так себя чувствуют смертные во время охоты набольшого зверя в лесу или в джунглях.

Что касается меня, то, спускаясь по лестнице с потолка вобеденный зал нового, богато украшенного палаццо, я ощущал крайнее возбуждение.Сейчас умрут люди. Сейчас произойдет убийство. Плохие люди, люди, несправедливопоступившие с прекрасной Бьянкой, будут без малейшего риска убиты моимвсемогущим господином, что не подвергнет опасности никого из тех, кого я зналили любил.

Целая армия наемников не могла бы испытывать к этимличностям меньшее сострадание. Наверное, даже венецианцы, атакующие турок,больше сочувствовали своим врагам.

Я был зачарован; я уже ощущал запах крови, и этоказалось мне весьма символичным. Я хотел видеть, как прольется кровь. Так илииначе, мне не нравились флорентийцы, и я мечтал о быстрой расправе с теми, ктоне только подчинил Бьянку собственной воле, но и подверг ее опасности статьжертвой моего господина.

Да будет так.

Мы вошли в просторный, красиво отделанный обеденный зал, гденесколько человек обжирались великолепным ужином из жареного поросенка. По всейкомнате с огромных металлических стержней свисали фламандские гобелены, совсемновые, живописующие прекрасные сцены охоты: вельможи и их дамы, лошади игончие... Эти тяжелые гобелены закрывали даже окна и доходили до самого пола.

Пол же был сделан из изящно инкрустированного разноцветногомрамора и украшен изображениями павлинов – в их больших веерообразных хвостахпоблескивали настоящие драгоценные камни.

По одну сторону широкого стола сидели трое мужчин, буквальнопускающих слюни над золотыми блюдами с липкими костями рыбы и птицы и остаткамижареного поросенка, бедного раздувшегося существа, чья голова с постыднозажатым в челюстях традиционным яблоком, словно символизировавшим выполнениеего последнего желания, осталась нетронутой.