Другая троица – молодые мужчины, довольно симпатичные и ввысшей степени атлетически сложенные, с великолепными мускулистыми ногами –была поглощена танцами: сцепившись за руки, они образовали кружок, в то времякак небольшая группа мальчиков аккомпанировала им на разных инструментах.Именно эту музыку – грохочущий марш – мы и услышали с крыши.

После изобильного пира на одежде присутствующих осталисьпятна и следы жира. Но любой из них мог похвастать густыми и длинными, каквелела мода, волосами, а также нарядными, богато расшитыми шелковыми туниками ичулками. Комнату не согревал огонь, но никому из присутствующих он не былнужен, все уже сбросили бархатные куртки, отороченные напудренным горностаемили серебристой лисой.

Вино разливал, а точнее расплескивал, из кувшина по кубкамчеловек, явно не способный справиться с этой задачей. А танцующая троица хотя ибыла исполнена благих намерений разыграть свою сцену, буянила и толкала другдруга, намеренно высмеивая всем нам знакомые танцевальные фигуры.

Я сразу заметил, что прислугу уже отпустили. Несколькокубков лежали опрокинутыми. Несмотря на зиму, над сияющими полуобъеденнымискелетами и горками влажных фруктов вились стайки крохотных мошек.

Над комнатой повис золотистый туман – дым табака, так какони курили самые разнообразные трубки. Фон гобеленов был неизменно темно-синим,что придавало всей сцене теплоту, подчеркивая яркий блеск богатых разноцветныходежд мальчиков-музыкантов и собравшихся гостей.

Едва мы вошли в теплую дымную комнату, меня совершенноодурманила ее атмосфера, и, когда мой господин велел мне сесть у края стола, япоспешил последовать его приказу, поскольку едва не падал от слабости. Надо лиговорить, что я постарался не дотрагиваться даже до столешницы, а уж тем болеедо тарелок.

Краснолицые громкоголосые весельчаки не обращали на насвнимания. Громкая ритмичная музыка подавляла все другие ощущения. Но мужчины дотого напились, что не заметили бы нас и в гробовой тишине. Мой господинзапечатлел на моей щеке поцелуй и прошел к самой середине стола, к свободному месту,предположительно оставленному одним из тех, кто скакал в тот момент под музыку;Мастер перешагнул через скамью с подушками и сел. Только тогда оказавшиеся пообе стороны от него двое мужчин, которые до того момента яростно орали друг надруга, споря о чем-то, обратили внимание на блистательного гостя в алыходеждах.

Мой господин сбросил капюшон плаща, открыв взорам пирующихсвои феноменально длинные волосы. Он снова стал похож на Христа во время Тайнойвечери: тонкий нос, гладкие полные губы, светлые, ровно расчесанные на проборволосы, сверкающие от ночной влаги.

Он по очереди осмотрел обоих гостей, и, к моемуизумлению, – я наблюдал за ним с другого конца стола – углубился в ихразговор, обсуждая зверства, обрушившиеся на венецианцев, оставшихся в Константинополе,когда турок двадцати одного года от роду, султан Мехмед Второй, завоевал город.

Похоже, они спорили по поводу того, как именно туркиворвались в священную столицу, и один человек говорил, что, если бывенецианские корабли не отплыли от Константинополя, город еще можно было быспасти.

Никоим образом, утверждал другой мужчина, рыжеволосыйздоровяк с золотистыми глазами. Какой красавец! Если Бьянку сбил с пути этотнегодяй, то я мог себе представить, как ему это удалось. Между рыжей бородой иусами виднелись роскошные губы, изогнутые, как лук Купидона, а сильная челюстьбыла под стать мраморным шедеврам Микеланджело.

– Сорок восемь дней турецкие пушки обстреливали городскиестены, – объяснял он своему собеседнику, – и в результате онипрорвались. На что оставалось надеяться? Ты хоть раз видел такие пушки?

Второй, очень хорошенький темноволосый молодой человек соливковой кожей, круглыми щеками, маленьким носом и огромными чернымибархатными глазами, разъярился и сказал, что венецианцы вели себя как трусы,что поддержка их флота могла бы остановить даже пушки, если бы он толькопоявился на месте событий.

– Константинополь бросили! – объявил он, стукнувкулаком по стоявшему перед ним блюду. – Ему не помогли ни Венеция, ниГенуя. В тот страшный день величайшую империю на земле обрекли на развал!

– Неправда, – довольно спокойно сказал мой господин,поднимая брови и слегка наклоняя голову набок. Он медленно обвел взглядомкаждого из собеседников по очереди. – На самом деле многие храбрыевенецианцы пришли на помощь Константинополю. У меня есть основания полагать,что даже прибытие всего венецианского флота не остановило бы турок. Молодойсултан Мехмед Второй мечтал получить Константинополь, и ничто не могло егоостановить.

Это было очень интересно. Я с удовольствием готов былполучить урок истории и, чтобы лучше видеть и слышать, вскочил и обошел вокругстола, подтащив к спорящим легкое кресло со скрещенными ножками и удобнымсиденьем из красных кожаных ремней. Я поставил его на углу, не желая терять извиду и танцоров, которые при всей своей неловкости представляли собой достойноенаблюдения зрелище – хотя бы из-за длинных развевающихся разукрашенных рукавови усыпанных драгоценностями туфель.

Рыжий мужчина за столом откинул назад длинную густуюкудрявую гриву и, встретив сильную поддержку со стороны моего господина, окинулего восхищенным взглядом.

– Да-да, вот человек, который знает, что там произошло, а тывсе врешь, дурак, – сказал он собеседнику. – А знаешь ли ты, чтогенуэзцы храбро сражались до самого конца? Папа послал три корабля; онипрорвали блокаду и проскользнули прямо к поганому замку султана, Румели Хизар.Это был Джованни Лонго – представляешь себе подобную храбрость?

– Честно говоря, нет! – ответил черноволосый,наклоняясь к Мастеру.

– Настоящая храбрость, – небрежно заметил мойгосподин. – Зачем вы говорите чушь, в которую сами не верите? Будет вам,вы же знаете, что произошло с венецианскими кораблями, захваченными султаном.

– Да, что ты на это скажешь? А ты бы поплыл в тугавань? – вопросил рыжеволосый флорентиец. – Знаешь, что сделали свенецианскими кораблями, захваченными за полгода до этого? Всех до единого, ктобыл на борту, обезглавили.

– За исключением командующего! – выкрикнул танцор,обернувшийся, чтобы вступить в разговор, но не прекративший танцевать, дабы несбиться с шага. – Его посадили на кол. Его звали Антонио Риццо – это былодин из благороднейших людей в мире.

Он продолжил танец, сделав небрежный презрительный жестчерез плечо. Потом, совершая пируэт, поскользнулся и чуть не упал. Остальныетанцоры подхватили его. Черноволосый за столом качал головой.

– Будь там весь венецианский флот!.. – закричалон. – Но вы, флорентийцы и венецианцы, все одинаковые, предатели, вечносебе лазейку ищете.