Все это освед изложил сыщику в обстоятельной беседе. Алексей Николаевич стал задавать уточняющие вопросы:

– Встречался ли ты с атаманом?

– Нет, и даже не предвидится, потому как Верлиока меня до больших секретов не допускает.

– Жаль, жаль… А откуда берешь товар? Какие фабрики вы обжуливаете?

– Перво-наперво Шлиссельбургскую ситценабивную, – обрадовал Лыкова агент.

– Хорошее дело. А еще кого?

– Дык… устанешь пальцы загибать, ваше высокородие. Почитай, все крупно-значимые. Товарищество «Торнтон», Александровская и Новая бумагопрядильные мануфактуры, а еще Российская, Невская и Никольская… Кто еще? Северная ткацкая, Сампсониевская, общество Воронина-Лютша-Чешера… Можно сказать, что Сорокоум создал «ночной торговый дом», куда привозят выкраденные со всех здешних фабрик товары. Я реализую только малую их толику, и то тридцать тысяч оборота. А у других? Чай, не меньше. Наш «иван иваныч» должен быть миллионщик!

– Потому он и победил на выборах, – кивнул Лыков. – Купит с такими капиталами всю полицию, сукин сын.

Они помолчали. Суровиков догадывался, что ему сейчас дадут задание посложнее, а именно – вызнать насчет главаря. И показывал всем своим видом, что такой риск ему не по нутру. Старый освед знал: Алексей Николаевич никогда не поручал агентам непосильные или слишком опасные задания. Поэтому они и работали на него годами. Если людей не беречь, они в конце концов разбегутся…

Статский советник пристально смотрел на бывшего разбойника:

– Ну? Все?

– Алексей Николаич, ей-ей не смогу. Честное слово.

– Боишься, понимаю. Давай так: подскажи мне хоть что-то. И вообще, присмотрись к этим людям. Вот, например, кисти у Сорокоума маленькие, как у женщины. Хотя ростом он повыше меня.

– Откуда вы знаете?

– Сообщил один дергач. Правда, он видел атамана мельком и в сумерках. Но, похоже, не врал.

– Так-так… Маленькие кисти, – повторил для себя Суровиков. – Еще чего?

– Вид властный. Как сказал парень – сразу хочется шапку снять.

– Такого я у Верлиоки не видал. Точно не было, я бы запомнил. Да и навряд ли «иван иваныч» ходит к Никифору. Скорее, тот навещает начальство с докладом.

Лыков нахмурился:

– Наружное наблюдение за лавкой было, именно оно открыло Кутасова…

– Кого?

– Ну, того негодяя, что пырнул меня ножом. Его тоже недавно возвели в «иванское» сословие, да вишь, не удалось Никитке долго проходить в аристократах. Так вот. После моего ранения наблюдение сняли. Надо его восстановить. Но и ты мог бы пригодиться.

– Смотря чем, – тоже свел брови агент. – У них разговор короткий.

– Давай рассказывай все, что приметил. Как живет Верлиока, кто у него в приказчиках, куда он отлучается и когда. Мелочи, по которым можно догадаться о круге общения. Образ жизни его опиши. Любая деталь может сгодиться. Ты часто к нему наведываешься? Как вы договариваетесь о встрече?

Суровиков начал вспоминать:

– Курьера я обычно посылаю. Если вопрос возник, закупорка или деньги накопились и нужно их отдать.

– Сам Верлиока к тебе приезжает?

– Один только раз был, поглядеть захотел, как я живу. А так он это… конспирируется. Все же Лиговка, а они там переворот готовят.

– Насчет переворота что ты думаешь? – уточнил сыщик. – Завалить хотят Неточая? А кого на его место?

– Про то мне не говорят. Никифор Ильич лишнего не скажет, он тертый. А я сам спрашивать опасаюсь. Придет время – сообщат. Если сочтут нужным. А скорее, узнаю из газеты.

– Однако, Захар Нестерович, ты ведь тоже тертый. Какие мысли в голову приходят?

Освед хмыкнул:

– Что толку от моих мыслей? Я простой лавочник.

– У тебя по пятницам собираются мазы со всей Лиговки, – напомнил статский советник. – Есть среди них люди Неточая?

– Сам Осип ко мне не ходит, не его калибр. Есаул евойный, Славка Челогузов, иногда заглядывает.

– Вячеслав Челогузов по кличке Кастет? Ему запрещено проживание в Петербурге.

– У Фредерикса паспортного контроля не бывает.

Статский советник принялся срамословить, потом унялся.

– Расскажи про этот твой клуб, – попросил он. – Сколько человек к тебе ходит? Что за публика?

– Ну, комнаты у меня небольшие, прислуга – одна кухарка. Но стряпает хорошо, и народ неприхотливый, жрут да нахваливают. Так что сходится обычным порядком восемь человек.

– Какого ранга?

– Мазы и родские[54], ниже не бывает, я не пускаю.

– Восемь игроков… – записал в блокнот Алексей Николаевич. – Это главные на Лиговке шайки?

– Можно сказать и так. Лавка моя напротив Ямского рынка, очень удобное положение. Ну и сам я, так сказать, проверенный. Адамова Голова! Деньжата водятся, скупаю потихоньку слам[55]; полезная фигура.

Тут освед испугался:

– Ваше высокородие, иначе там нельзя! Понимаю, что закон нарушаю и все такое… Могут и за курдюк взять – такие времена. Вы уж того… в случае чего…

Лыков отмахнулся:

– Ты мой агент, маклакствуешь для прикрытия, не бойся никакого преследования. Околоточного того перевели? Который с тебя взятку вымогал. Я забыл спросить.

– Артекулу? Давно убрали, еще в сентябре. Спасибо! Теперь у нас Плешаков, он порядочный. Лишнего не требует.

– Продолжай. Кто эти игроки? Ты в тот раз назвал мне несколько фамилий, – Лыков справился в блокноте: – Лука Бедовый, Тимоха Ряхин и еще какой-то Галахов из Свечного переулка.

– Они и есть, – подтвердил лавочник. – Плюсом еще Челогузов, самый из них авторитетный, потому как есаул у Неточая, второй на Лиговке человек. И четверо мазов с округи. Которые стригут бан[56], Семенцы, Разъезжую да Боровую улицы.

– То есть у тебя плебеев нет, одни патриции в картишки дуются? – съязвил Алексей Николаевич. – И ты человек, допущенный к тайнам. Вот и разведай мне, что за переворот готовит у вас новоиспеченный «иван иванович».

– Сдается мне, что хотят поменять Неточая на Челогузова, – неуверенно сказал лавочник.

– Кастет станет хозяином в ваших краях? Он ведь тоже «иван»?

– Давно. Вячеслав умный, поумнее даже своего атамана. Он сам мне говорил, что на выборах голоснул за того же, кому отдал свой голос Неточай. То есть за конкурента Сорокоума, за Мезгирева Петра Лукьяныча. А в душе-то…