– Почему?

Ситуация казалась двусмысленной. Еще шаг – и он окажется слишком близко, настолько, что аромат одеколона накроет меня с головой и убегать уже будет некуда. Сердце предательски застучало в груди, ноги дрогнули, но разум упорно твердил: «Тебе он не нравится. Ты же сама говорила Кате». Нет, я лишь намекала…

Намекала? Соломинцев подался вперед, протягивая руку, но я, испугавшись собственных мыслей, шарахнулась от нее как от огня. Пару мгновений мы молчали, а потом Стас с силой шибанул кулаком по двери. Я вздрогнула.

– Почему?! – рыкнул он. – А почему ты так дёргаешься?

– Я…

– Дай руку.

Он перехватил мою ладонь и притянул к себе, прижав к груди. Ощутив под пальцами бешеный стук сердца, я вскинула взгляд, смотря прямо Стасу в глаза. Дождь… или все же в них плещется море? В это мгновение я словно начала тонуть.

– Вот она – причина.

Стас опять оперся ладонью о дверь и наклонился почти вплотную к моему лицу. Я ощущала его тяжелое горячее дыхание; собственный пульс бился в ушах, заглушая голос разума. А потом мгновение утонуло во вспышке. Монстр, вредный Соломинцев с глазами цвета грозы, укравший имя моего любимого героя, поцеловал меня – жадно, страстно, до пожара, вспыхнувшего в груди, и шального стука сердца на кончиках пальцев. Его ли сердца, моего? Не знаю, да и не важно все было в те секунды. Я окончательно утонула. Я не могла не ответить, обнимая Стаса, зарываясь пальцами в густые волосы. Просто сейчас были только мы. Просто внезапно пришло понимание, что именно этого мне хотелось. Сколько? С последнего разговора, когда на пляже я сравнила его глаза с грозой? С того укуса, который кроме боли и страха вызвал еще волну возбуждения, промчавшуюся по телу? Или с первой встречи, со вскипевшей в крови ярости?

Глупая Ангелина все-таки попала под обаяние «лапочки Соломинцева», окунулась с головой в штормящее море. И стук дождя отдавался в голове.

– Энжи… – шепнул Стас, отрываясь от меня, хрипло и безумно волнующе. – Вот причина.

Я кивнула, потянувшись следом за ним. Ощутила, как покалывает губы от поцелуя, как подкашиваются ноги, как сжимается сердце. Не зря девочки так его любят. Меня вдруг обдало холодом. Боже, Энж, что ты делаешь? Хочешь попасть в армию фанаток Соломинцева и бегать за ним, как дурочка? Предупредила же тебя вахтерша: девушек вокруг него немерено. Хочешь стать одной из них?

– Стас, тебе не стоит волноваться. Надо отдыхать, с сердцем шутить нельзя, – выдавила я, пытаясь восстановить дыхание и нащупать за спиной замок. Господи, что я несу? – Я… пойду, пожалуй?

Стас замер, дернувшись, как от пощечины. Нет, я выдумываю, он просто отступил. Я сглотнула, но слабыми руками все же открыла дверь. Я не отворачивалась, рассматривала его лицо, каждую черточку, понимая, что хочу запечатлеть в памяти именно таким. После поцелуя. И нарисовать. А потом я молниеносно юркнула в коридор.

– Энжи! – Соломинцев отмер, снова открыл дверь. – Ты же сама спрашивала о причине. Тогда, на пляже.

Не бывает поступков без причины. Или бывают?

Тело меня предавало. Руки тряслись, хотелось плакать. Соломинцев устроил разрыв шаблонов! И это – причина поступков? Причина злости, криков и постоянных ссор?

– Мне нужно подумать, – выпалила я, развернулась и кинулась вниз по лестнице, оставляя Стаса на пороге.

О лифте я вспомнила только на первом этаже, когда, преодолев последнюю ступеньку, практически уперлась носом в его двери. Бабуля-вахтерша встретила меня хитрой улыбкой. Уверена, она все заметила: мои побелевшие пальцы, подгибающиеся колени, припухшие губы. Возможно, она даже слышала сумасшедший стук сердца. Я заставила себя остановиться, с трудом улыбнулась в ответ и вежливо попрощалась, заверив, что все прекрасно.

На самом деле ничего прекрасного не было. Никогда бы не подумала, что я, рисующая на этого гада карикатуры, в один ужасный день буду с наслаждением вспоминать шальной блеск серых глаз.

Та-ак, Марина работает почти до ночи. Хочу крепкого-крепкого кофе! И чистый лист бумаги – потому что эти невероятные глаза я сегодня обязательно нарисую.

– М-да, прекрасно…

Стас все же закрыл дверь и тяжело вздохнул, массируя пальцами переносицу. Впрочем, чего он ожидал? Сам виноват. Пройти бы сперва предложил, а не устраивал признания на пороге. Вот что обмороки и рабочие стрессы с людьми делают, раньше адекватно на все реагировал, а теперь совсем свихнулся.

Но черт, каждый свободный миг он действительно думал о том их разговоре, вспоминал убитый взгляд Ангелины и вопрос: «Чем я провинилась?» Стас не мог ответить на него словами.

Он прошел на кухню и кинул принесенный Энжи пакет на стол. Включил чайник, грохаясь на табуретку и гипнотизируя его взглядом, словно вода от этого могла быстрей вскипеть. Нет, кипел сам Стас. Внутренне клокотал и злился на себя. И лишь через пару-тройку минут он вновь потянулся к пакету, проверяя, что там передал Ромка.

Содержимое полетело на стол. Стас оценивающим взглядом окинул открывшуюся картину. Небольшая бутылочка алкогольного глинтвейна, чтобы только подогреть и готово, пакет с чайным сбором, пара пачек успокоительного…

– О да-а… – Стас заржал, сгибаясь пополам и прикладываясь лбом о столешницу. – Ромка, геро-ой… Круто взял! Я одним поцелуем убил девушку наповал, а он… Интересно, что, по его мнению, нужно «принять» первым?

Все еще смеясь, Соломинцев побрел искать телефон, чтобы задать вопрос лично другу. А на столе, в стороне от глинтвейна и чая, остались лежать успокоительные и пара квадратиков презервативов.

Разговор 3