— Ничего страшного, Майкл. Ты в порядке? Пакет все еще у тебя?

— Нет, сэр. Пакет в пути, и я не уверен, в каком направлении он движется. Я… Я немного пострадал при аварии и не знаю своего точного местоположения.

— Не беспокойся, Майкл. Я знаю, где он находится. Нам пришлось устроить небольшую импровизацию, но в целом все идет по плану. У нас все получится.

Когда Алиса потеряла сознание, Акерман заглянул в детскую, а потом снял трубку с телефона, стоявшего у кровати Алисы. Он набрал номер, давно выученный наизусть.

— Алло. Говорит отец Джозеф.

— Простите меня, святой отец, ибо я согрешил.

— Что ты сделал, Фрэнсис?

Акерман присел на край постели, прежде чем ответить.

— Прошлой ночью мне снова приснился черный человек. Я…

— Пожалуйста, сдайся властям. Этому нужно положить конец.

Акерман немного помолчал, а потом продолжил:

— Как я сказал до того, как вы грубо меня перебили, черный человек опять посетил меня прошлой ночью. Уверен, вы думаете о Люцифере, когда я его описываю — мужчину внешне красивого, но с таким лицом, словно его преследуют тени. Этот человек ходит, окруженный светом, но свет никогда не касается его. Было время, когда я мог бы согласиться с вами. Я был уверен, что это сам Сатана, но потом стал думать, что это мой отец. А теперь мне кажется, что я сам превращаюсь в черного человека. Думаю, это я и есть.

— Что ты сделал, Фрэнсис?

Он прокрутил барабан револьвера, отнятого у Алисы.

— Я взял в плен семью. Мы будем играть.

— Нет. Пожалуйста. Боже, дай мне силы. Почему?

По голосу священника Акерман понял, что он плачет. Странно, но это не принесло ему удовлетворения.

— Почему ты должен убивать? И не надо кормить меня сказками, которые ты рассказываешь своим жертвам. Я хочу знать почему. Хочу понять.

Несколько секунд Акерман колебался, потом посмотрел на свое отражение в зеркале над туалетным столиком Алисы. Почувствовал, что и его глаза начинают наполняться слезами.

— Потому, что только в такие моменты я по-настоящему ощущаю себя живым. Только в это время у меня нет пустоты внутри… И я могу забыть о боли. Знать, что я держу чью-то жизнь в своих руках… это эйфория. Необыкновенное чувство. Величайшее чувство, какое только можно себе представить. Я не могу остановиться.

— Я хочу помочь тебе. Врачи могут тебе помочь. Они говорили, что ты хорошо поддаешься лечению… Что у тебя наметился прогресс.

Акерман вытер слезы и выпрямился. Его лицо стало хмурым.

— На самом деле доктора не хотели мне помочь. Они просто изучали меня. Выясняли, что мною движет. Я устал быть подопытной крысой.

— Твой отец был болен. Ты же знаешь, почему он так обращался с тобой. Доктора не такие. Они в самом деле хотят тебе помочь, но сначала им нужно научиться понимать тебя. Я буду рядом с тобой на каждом этапе лечения.

— Мне известно, что делал со мной отец и почему. И от этого только хуже. Я, может, сумел бы принять то, что он делал, если бы думал, что он воплощал зло или был болен, но только это неправда. Не совсем правда. Он проводил надо мной эксперимент, чтобы удовлетворить свою гордыню. Проклятые психологические опыты. Эксперимент. Они так и говорили обо мне. Эксперимент. Словно это было мое настоящее имя. Но я превратился в ничто. Стал морской свинкой… Ничем. Крысой, посаженной в лабиринт. Все это была игра. Жизнь вообще сплошная игра. — Он принялся расцарапывать свои шрамы, пока под ногтями не выступила кровь.

— Ты не прав, Фрэнсис!

— О, неужели? В чем же?

— Насчет твоего отца. Я не могу сказать ничего, что способно стереть из памяти прошлое, но, если это неким странным образом может тебя успокоить, есть одна вещь, которую я знаю наверняка…

— Слушаю вас.

— Твой отец причинял тебе боль не ради своей работы. Он делал это, потому что был болен… И воплощал зло во всех смыслах этого слова. Каждый из нас носит внутри себя частицу зла, и нам бывает сложно справиться с ним в одиночку…

— Вы в самом деле верите в добро и зло?

— Конечно верю. Всегда существует баланс. Небеса и ад. Ангелы и демоны. Свет и мрак. Добро и зло. Герои и злодеи. Только это не лежит на поверхности. Плохое случается и с хорошими людьми, но на все есть причина. Ибо сказано в Библии, что «любящим Бога, призванным по Его изволению, все содействует ко благу»[7]. У Бога есть план для всех нас, но мы должны сами выбрать, какой дорогой пойти. Если бы нам была дана возможность отрешиться от времени и пространства, тогда мы смогли бы понять причины, но такой возможности у нас нет. Нам приходится жить по вере своей, которую мы…

Акерман повесил трубку и задумался над словами отца Джозефа. Потом прошел в кухню и сел напротив Алисы. У всего есть противоположность.

Он упивался чистой красотой этой женщины и гадал, какое уродство должно существовать в мире, чтобы уравновесить это сияние. Она казалась спокойной, сидя без сознания напротив него. Но скоро она придет в себя, и ее покой улетучится, как стертый в памяти сон растворяется в эфире между двумя мирами.

И тогда начнется игра.

Очнувшись, Алиса Ричардс обнаружила, что весь ее мир заполнило насилие, грубо исковеркавшее привычную для нее реальность. Теперь прежняя монотонная рутина ее повседневной жизни казалась ей райской. Даже если она выживет в этом ужасе, перед лицом которого оказалась, ее жизнь уже никогда не будет прежней. Она никогда уже не сможет смотреть в темноту без страха. Никогда не ощутит себя в полной безопасности.

Ее глаза открылись для истины. Теперь она понимала, что ее безопасный маленький мирок был всего лишь иллюзией, а она навсегда останется беззащитной перед волками. Они всегда будут ждать за порогом ее когда-то счастливого дома. И как только она даст им возможность проникнуть в свою святая святых, уже не в ее силах будет помешать им украсть все то, что ей так дорого.

В голове у нее пульсировала боль после нанесенного убийцей удара, и ей понадобилось некоторое время, чтобы глаза очистились от застилавшей их пелены. А когда ее взор прояснился, увиденное наполнило ее сердце глубоким отчаянием.

Она сидела за кухонным столом, а ее дети расположились по бокам от нее. Акерман заткнул им рты и привязал к стульям. Напротив сидел сам маньяк, укравший у нее всякую надежду на безопасность и покой, которыми она наслаждалась совсем недавно, убивший ее мужа, а теперь, скорее всего, собиравшийся убить ее саму и двух ее невинных детей.

— Привет, Алиса, — сказал Акерман тоном любящего родственника. — Ты выглядишь по-настоящему красивой, когда спишь. Держу пари, твой муженек никогда этого не замечал. Уверен, он не ценил в тебе еще много других вещей.