— Но он не следователь, а всего лишь младший опер…

— Да какая разница! — возмутилась дама. —Милашка Геркулесов подозревает именно туалетного маньяка…

— Уж об этом Антошка откуда знает?

— Антошка знает все, обо всем! — не терпящимвозражений тоном изрекла канцелярская дама. И тут я ее вспомнила! Конечно же,эта та самая Вера Иванна, первейшая институтская маньякоохотница. — Такчто мы не просто подглядывальщика…

— Вуайериста.

— …не суть важно, — пренебрежительно махнула рукойВера Ивановна. — Мы поймали не просто этого вуй…ай…, как там его, а, бытьможет, убийцу.

— Сомневаюсь, — серьезно заметила я. — Нашубийца не такой дурак, чтобы так глупо дать себя поймать, он даже улик неоставляет, а вы говорите…

— Душка следователь разберется, — отрезалаоппонентка. — Я принесу кипяток.

Пока дама ходила за чайником, мы обсуждали, кто из нас будетнесчастного пленника поливать. Все упорно тыкали на меня, а я, из-зачеловеколюбия, отказывалась.

— Ну, Леля, не ломайся. Та здесь самая высокая имолодая.

— И добрая, судя по всему, — отпиралась я. —Я пацифистка, я не согласна живого человека обваривать.

— Но кроме тебя никто до верхнего края не дотянется.

— Тетя из канцелярии с меня.

— В ней 90 кг, ее унитаз не выдержит, а на него надовстать, чтобы было видно в ком направлении лить.

— И возраст у нее предпенсионный, пожалей старушку.

— Ну, хорошо, — согласилась я. — Толькосначала по правилам надо его предупредить… — Я осторожно постучала вдверь. — Гражданин маньяк, если вы добровольно не покинете кабину, мынанесем вам тяжкие телесные повреждения.

— Сдавайся, вражина! — крикнула одна инженерша ишвырнула через перегородку свой ботинок.

Но заключенный не удостоил нас ответом. Он сидел тихо, какмышь, и даже спикировавший на него ботинок не вызвал не единого возгласа.

Что ж, у нас не осталось выбора, придется по-плохому!

Я взяла только что принесенный чайник, взгромоздилась нарундук, одной рукой обхватила трубу, чтобы не упасть, вторую, с кипятком,перекинула через бортик и, зажмурив глаза, плеснула. Ожидаемогодушераздирающего крика не последовало, не было слышно даже писка.

— Ты промазала, — ответила на мой недоуменныйвзгляд Маруся. — Прицелься получше.

Я вздохнула, покрепче вцепилась в трубу, потом привстала наносочки и заглянула за перегородку. Увидела сгорбившегося на унитазе мужика,закутанного с головой в синий халат.

— Мужик, сдавайся, теперь я попаду! — предупредилая. Но синий куль только пошевелился, кажется, от судорожного вздоха. Егоупрямство меня разозлило — это ж надо быть таким твердолобым, ведь все равно мыего выкурим рано или поздно, но ему обязательно надо, чтобы пацифисткаотказалась от своих принципов. — Ты сам напросился! — вздохнула я иплеснула на синеющую перед глазами спину.

На этот раз он закричал, правда, не душераздирающе — все-такивылила я чуть— чуть. Зато он дернулся, отчего халат с его головы сполз, обнаживуже виденные мной рыжеватые волосенки. Виденные-то они, виденные, да только неопознанные. Я все не могла понять, кого же мы поймали. И тут я решила, каквыражаются в криминальных кругах, взять его на понт.

— Эй, да я тебя узнала! — воскликнула я оченьубедительно.

Эффект превзошел все мои ожидания: неопознанный объектвздрогнул и резко поднял голову.

— Вася!? Вася Бодяго!? — охнула я.

— Вася? — не поверила Маруся.

— Кошатник? — переспросила еще одна дама. Всем неверилось, что такой милый, воспитанный Вася, такой предсказуемый, ласковый, иесли не брать в расчет кошек, даже нормальный Вася Бодяго и есть тот маньяк, закоторым мы больше года охотимся.

— А мне он всегда казался подозрительным! —торжественно изрекла инженерша.

Я передала чайник в надежные Марусины руки, а сама,уцепившись покрепче, продолжала балансировать на ободке унитаза.

— Как же так, Вася? — удрученно выспрашивала я,пытаясь заглянуть в его глаза.

Но глаза Вася прятал, он стыдливо закрывал их руками и,кажется, всхлипывал.

— Зачем ты, дуралей, в толчке засел?

— Хы-ы-ы, — все громче всхлипывал он.

— Ты разве не знаешь, что это плохо?

— А я плы-ы-ы-хой.

— Ты, Васенька, просто больной.

— Нет, нет. Я плохой, — убивался Вася, размазываяпо конопатым щекам слезки. — Я с детства подглядываю. И мне это нравится.

— А женщин невинных резать тебе тоже нравится,нехристь? — выкрикнула из толпы какая-то правдолюбка с горящими отвозмущения глазами.

— Это не я! Не я! — взмолился Вася и на сей разпреданно заглянул мне в глаза. — Ты же веришь, что это не я.

— Он это, точно он, — зашумели женщины. —Больше некому.

— Не я это, клянусь, не я!

— А вот милиция разберется, ты или не ты, —закричала Маруся и попыталась взобраться на занимаемый мной унитаз. — Мыуже Геркулесова вызвали, вот он тебе задаст! — продолжала пугать Маруся,не оставляя при этом попыток добраться до Бодяго, на сей раз по средствамподпрыгивания. — Поплатишься, кошколюб за все! — со злостью закончилаона и допрыгнула-таки до края перестенка. Допрыгнуть-то, допрыгнула, да так иповисла, так как сил на подтягиванье уже не хватило, все они ушли на угрозы.

— Оставьте меня в покое, — послышалось из-за дверижалобное блеянье.

— Нет, вы поглядите на него! — заголосилаКняжна. — Он, извращенец, нам житья не дает, а мы еще и виноваты.

— Оставьте…

— Ща-а-а, я тя оставлю… — пыхтела Маруся, подтягиваясьна своих ослабевших руках. — Вот как ща оставлю… — Нога ее уперлась вдверную ручку, что очень помогла подъему. —Узнаешь, почем сотня гребешков.

— Маруся, уймись. Сейчас у тебя от натуги пупокразвяжется, — предупредила я, хотя переживала не столько за подругу —ей-то двужильной ничего не будет — а за Васю, который в скором времени сможетна себе испытать все силу Марусиного гнева.

Но Маруся не слушала, она уже висела на локтях, причем однаее нога по-прежнему опиралась на ручку, зато вторая вдавливала в унитаз мою.

Ее ярость оказалась заразительной. Все остальные, видя скаким остервенением Маруся пытается добраться до маньяка, потихоньку начализаводиться и плотнее придвигаться к закрытой двери кабинки.

— А ну открывай, вискас проклятый! — забарабанилапо пластику самая старая и, на первый взгляд, самая безобидная (просто «божийодуванчик») лаборантка.